Чаш оф чи. Мария Фомальгаут
откуда, спрашиваю я себя, откуда это проклятое воспоминание о том, чего не было, я не скакал верхом на гнедом Арбалете, я не целился в стремительно ускользающий рыжий хвост, я не прострелил его в двух шагах от поваленного бука, он не завертелся огненно-рыжим вихрем, обагряя листву своей кровью…
Этого не было, говорю я себе.
Этого не могло быть.
И все-таки…
– Алан?
Кто-то трясет меня за плечи, я и не знал, что у меня есть плечи, и за них можно трясти, а ведь нате вам плечи, и за них трясут, Алан, Алан, ну что такое, Алан, да очнись же, ты чего, заснул, что ли…
– А… да… пойду, полежу…
Поднимаюсь наверх по шаткой лестнице, ноги меня не слушаются, ну еще бы, я пользуюсь ими первый раз в жизни, до этого у меня таких ног не было. Спохватываюсь, что делаю что-то не так, понять бы еще, что именно, а, ну да, это же не мой дом, я же живу не здесь, и мне еще идти через весь городок, а зачем мне идти через весь городок, если мой дом стоит напротив, а затем, что я не помню, где мой дом, я не могу этого помнить, ведь я, это не я…
Дом кажется непривычно большим, непривычно шумным, непривычно гулким, мне не хочется спать на этой скрипящей кровати, и в то же время я нахожу её необычайно уютной, а мысли о родной норе вызывают оторопь. Заставляю себя полюбить свою нору, черт возьми, полюбить любой ценой, я должен быть очарован норой, я люблю нору, особенно долгие-долгие вечера, когда можно затаиться ото всех где-нибудь в глубине, открыть очередную историю о похождениях Охотника, читать страницу за страницей, как он стрелял стремиетльных оленей, юрких зайцев и шустрых лис, слышать недовольное ворчание отца, опять ты жжешь свет, жда сколько же можно, тебе говорят, пообещать себе – обязательно-обязательно – что когда я стану взрослым, то буду читать, сколько захочу, и покупать книжки, сколько захочу, и никто мне ничего не сделает, никто-никто и ничего-ничего. Забираюсь на постель, раскрываю наугад толстый том на полке возле кровати, – так и есть, «охотник пришпорил своего Арбалета и направился в чашу, подернутую первыми проблесками зимы – чтобы увидеть, как стремительно ускользает в чаще рыжий хвост…»
– …вы читали… и представляли себя охотником на лис?
– Да, я даже сделал себе некое подобие ружья и нашел конскую голову, чтобы играть в охотника… – Тайно, конечно, чтобы никто не видел…
– И каково вам сейчас быть охотником?
– Ну, знаете ли… с одной стороны я, конечно, в восхищении, что мечты сбываются, а с другой стороны… как бы это сказать…
– …еще не пробовали охотиться?
– Нет, категорически нет, об этом и речи быть не может.
– Соседи, наверное, смотрят косо?
– Да не то слово, косо… даже слишком косо…
– Не боитесь, что кто-нибудь пронюхает?
– Да похоже, что уже начинают пронюхивать… хотя мне кажется, что я не один такой, иногда мне кажется, что в Беате прослеживаются какие-то черты…
– …чьи черты?
– Ну… вы её не знаете… я даже не смогу произнести её имя…
– Её