Вечер и утро. Кен Фоллетт
повернулся и медленно, как положено на службе, двинулся к церкви.
Братья не отставали, а следом потянулись все остальные.
Епископ вошел в церковь и все тем же неспешным шагом направился вдоль прохода, искоса посматривая на ряды раненых на полу, но не поворачивая головы. Те, кто был в состоянии, кланялись или преклоняли колени при виде воздетого креста. У дальней стены виднелись неподвижные тела погибших.
Подойдя к алтарю, епископ простерся ниц, замер недвижимо, припав лицом к земляному полу; его правая рука, с зажатым в пальцах крестом, словно указывала на алтарь.
Он пролежал так довольно долго, а местные молча наблюдали. Наконец Уинстен поднялся на колени, раскинул руки в мольбе и горестно вопросил:
– Господи, чем мы Тебя прогневили?
Из-за спины донесся звук, напоминавший общий вздох.
– В чем мы согрешили? – продолжал епископ. – За что Ты нас караешь? Взываем о прощении, о Всевышний!
Это была наполовину молитва, наполовину проповедь. Уинстену требовалось внушить жителям Кума, что беда, которая обрушилась на их дом, случилась по воле Божьей. Набег викингов следовало воспринимать как наказание за грех.
Впрочем, одними только упреками и увещеваниями делу не поможешь, предстояло погрузиться в повседневные хлопоты, поэтому Уинстен не стал затягивать с напутствием.
– Сейчас, приступая к восстановлению нашего города, – изрек он в заключение, – мы должны удвоить свои усилия, показать себя смиренными и богобоязненными христианами во имя Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.
– Аминь, – откликнулась толпа.
Епископ выпрямился, повернулся так, чтобы все увидели его залитое слезами лицо, и повесил крест обратно на шею.
– А теперь, пред ликом Божиим, я призываю моего брата, элдормена Уилвульфа, совершить правый суд.
Бок о бок Уинстен и Уилвульф прошли по нефу к дверям, за ними шагали Уигельм и Ульфрик. Горожане следовали за ними.
Снаружи Уилвульф огляделся.
– Я буду вершить суд прямо тут.
– Очень хорошо, милорд. – Ульфрик щелкнул пальцами и велел ближайшему монаху: – Принеси кресло. – После чего снова повернулся к Уилвульфу: – Чернила и пергамент понадобятся, элдормен?
Уилвульф умел читать, но письмом не овладел. Уинстен, как и большинство высокопоставленных священнослужителей, был сполна обучен грамоте, а вот Уигельм оставался неграмотным.
– Думаю, мы вряд ли будем что-то записывать, – сказал Уилвульф.
Внимание Уинстена отвлекла высокая женщина лет тридцати в драном красном платье, привлекательная, несмотря на пятно пепла на щеке. Говорила она очень тихо, но он разбирал каждое слово, проникнутое отчаянием.
– Помоги мне, милорд епископ, молю тебя! – произнесла она.
Уинстен отмахнулся:
– Не приставай ко мне, глупая сука.
Он знал эту женщину – Мегенсвит, если коротко, то Мэгс. Она жила в большом доме с десятком или дюжиной других