Маракотова бездна. Артур Конан Дойл
и никакой течи не наблюдалось.
Кабинка действительно была очень удобная, и я восхищался продуманностью её устройства. Электрическое освещение было пока выключено, субтропическое солнце, преломляясь в бутылочно-зелёной воде, бросало в иллюминаторы фантастический мягкий свет. Там и сям мелькали серебряные рыбки, как чёрточки на зелёном фоне. По стенам кабинки шли диваны, над ними помещался циферблат глубиномера, термометр и другие приборы. Под диванами стояли баллоны со сжатым воздухом на случай, если испортятся проводящие воздух трубки. Концы этих трубок уходили к потолку, а рядом с ними висел телефонный аппарат. Мы услышали траурный голос капитана.
– Вы определённо решили погружаться? – спросил он.
– У нас всё в порядке, – нетерпеливо ответил профессор. – Опускайте медленно, и пусть кто-нибудь всё время дежурит у приёмника. Я буду сообщать о нашем положении. Когда мы достигнем дна, оставайтесь на месте, пока не получите распоряжений. Я не хочу давать слишком большую нагрузку канату, так что спускайте медленно, со скоростью двух-трёх узлов в час. А теперь – вниз!
Последние слова он выкрикнул как безумный. Это был величайший момент его жизни, плод взлелеянной им мечты. На одно мгновение меня пронзила мысль, что мы находимся во власти ловкого и хитрого маньяка. Билл Сканлэн, видимо, подумал то же; он посмотрел на меня с горестной усмешкой и дотронулся до своего лба. Но после этой единственной дикой вспышки Маракот тотчас же взял себя в руки. В самом деле, достаточно было взглянуть на порядок и предусмотрительность, которые проявлялись в каждой детали вокруг нас, чтобы отбросить опасения за его рассудок.
Теперь всё наше внимание было поглощено удивительными новыми ощущениями. Кабинка медленно опускалась в океанские глубины. Светло-зелёная вода превратилась в тёмно-оливковую. Потом цвет её сгустился, стал удивительно синим, и этот густо-синий постепенно перешёл в тёмно-пурпурный. Мы спускались всё ниже, ниже: тридцать метров… шестьдесят… девяносто… Трубки действовали превосходно. Мы дышали свободно и естественно, как на палубе. Стрелка глубиномера медленно двигалась по светящемуся циферблату. Сто двадцать… сто пятьдесят… сто восемьдесят метров…
– Как вы себя чувствуете? – прорычал тревожный голос сверху.
– Как нельзя лучше! – крикнул в ответ Маракот.
Но свет убывал. Теперь наступили тусклые серые сумерки.
– Остановитесь! – распорядился Маракот.
Мы перестали двигаться и повисли на глубине двухсот десяти метров ниже поверхности океана. Я услыхал щёлканье выключателя, и нас залил золотой свет, который выходил сквозь боковые иллюминаторы и посылал длинные мерцающие лучи в окружающие нас водные пустыни. Прильнув лицом к толстому стеклу, каждый у своего иллюминатора, мы увидели зрелище, невиданное ещё ни одним человеком.
До сего времени глубинная жизнь океана была известна только благодаря отдельным рыбам, которые были слишком медлительны, чтобы увернуться от неуклюжего трала,