Свой путь. Андрей Гаврилов
шальные ветра:
мои листья, как взрослые дети,
разлетелись по весям вчера…
Мне без них одиноко,
бездушно —
в день осенний стоять на юру,
и склоняю я ветви послушно
над опадом в прозрачном бору.
Я б за ними сама полетела,
оторвавшись
от мощных корней,
только жаль,
что совсем постарела,
пока гладила кудри детей.
…Поднялись они
разом над лесом,
золотую разрушив копну,
будто шпагой
с изящным эфесом
разрубил их полёт тишину…
Место силы
Я люблю приласкать
одиночество
на обочине русских полей,
и найти, как вещает
пророчество,
место силы,
где травы пышней.
Где ковыль,
убегающий волнами,
как роскошные гривы коней,
поглотив
разноцветие с пчёлами,
передаст мне
привет от степей.
В синеве васильковой
романтики
соберу все ромашки окрест;
будто в детстве
конфетные фантики
поменяю на маковый квест.
…Я люблю
приласкать одиночество
на обочине русских полей,
и забыв на минуту пророчество,
отрешиться от бурных страстей.
Вечер в кафе «Парадиз»
Бассейн инфинити…
Бутылочка проссеко…
Закат у моря
и вечерний бриз.
За дальним столиком
два старых человека
смотрели
на шикарный барбарис.
Его рубиновые гроздья
вновь возвращали
в те года,
когда судьбы
шальная гостья
свела их жизни навсегда.
Наперекор молве
и сплетням;
людским законам вопреки,
сердца оставив
своим детям,
они сплели любви венки…
…А годы пролетали мимо,
как стайка чаек над волной,
и старость —
медленно, красиво —
их накрывала, как прибой…
И в этот дивный летний вечер
в кафе с названьем «Парадиз»
согрел их души егермейстер,
исполнив маленький каприз.
Пламенное сердце Шопена
Звук у дождя
был превосходный!
И, нежной музыкой пленим,
Шопен на клавишах холодных
играл ноктюрн, как пилигрим.
На сценах Вены и Парижа:
этюд… мазурка… полонез.
Аристократы и афиша
любили вальсы до-диез…
Шопен мечтал
о польских реках,
и видел Краков по ночам.
Он сердце завещал навеки
замуровать
в Варшавский храм.
Был гений нот и романтизма
услышан Богом и людьми:
шедевры польского лиризма
согреты