Тьма за порогом. Денис Александрович Игумнов
для меня вечерок не окончился под лавочкой. Разделавшись с урелками, мы отправились на настоящее дело. Отоварить лоха дело чести. Через час охоты мы вышли на припозднившийся приз, припарковавшейся на своём Лексусе на стоянке. Такой из себя важный, солидный, крупный карасик.
– Тверь, давай, – Грубер хлопнул Тверь по спине.
Тверь пошёл первым, Хурма чуть позади. За ними захотел пристроиться и я. Грубер меня придержал:
– Борман, не спеши. Держись позади, учись.
Пятеро взяли в квадрат лоха, контролируя его на дистанции, а двое, отделившись от пятерки, подошли к нему.
– Уважаемый, не подскажешь, до рассвета далеко? – Тверь, перегородив дорогу карасю, ухмылялся.
– Не понял, – мужик повысил голос до баса, давая понять, что не испуган. Ишь ты, какой молодчик.
– Чего ты, говно, не понял? Деньги давай сюда, – потребовал подоспевший Хурма.
Карась из породы упрямых оказался: набычившись, пошёл вперёд. За что и получил. Секунда и карась брюхом вверх плавает в луже собственной крови. Тверь шмякнул ему отвлекающую зуботычину, а Хурма, проскользнув назад и вбок, ударил по затылку кастетом.
Обычно, если жертва соглашалась на добровольной основе поделиться добром, её не трогали. Разбив телефон, попугав ножичком, отпускали. А тех, кто ерепенился, наказывали, как этого карасика. Правда, довольно часто случались исключения. Вроде жертва всё отдала, и код от банковской карты сказала (в большинстве случаев не обманывали люди грабителей, должно быть боялись за свою жизнь больше, чем дорожили материальным благополучием, ну и правильно, я бы год назад, оказавшись на их месте, поступил бы точно также), а без побоев всё равно не обходилось.
У карася взяли денег чирик, сняли часы, цепочку. Россыпь карточек ко двору не пришлась: Хурма перестарался, допросить жертву не представлялось возможным. Живой мужик, дышал, но долго без сознания ещё проваляется, возможно до утра, а там в больничку поедет.
После грабежа следовало спешить, менять район действий. Обычно за одну ночь банда трёх-четырех человек успевала опустить на бабки. Здесь, как мне Грубер объяснил, следовало действовать на стыке районов, принадлежащих к разным отделениям полиции. Обули лоха в одном районе, а обналичивали карты (если они были) в другом, и там же охоту продолжали. Под утро возвращались домой, расслаблялись водочкой, веществами. Мне метрономы запретили употреблять и то, и, в особенности, другое. Я вынужденно оставался трезвенником, да меня никто насильно выпивать-колоть-курить-глотать и не заставлял. Обычно отрубив смену с ними, я уезжал к себе. Дня на два в неделю банда брала себе выходной, шаталась всем составом по кабакам, порола проституток, собирала дань. Если я хотел, то присоединялся к ним, если нет – никто меня не неволил.
В один, для Грубера, из выходных дней, в четверг, мы отправились в китайский кабак "Восточный ветер", подкрепиться. Только стемнело и город опустился в золотой бульон межвременья, мигающего между знойным светом июльского дня и духотой спелой летней