На службе Франции. Раймон Пуанкаре
мобилизации и концентрации русских войск делает нашего русского союзника неспособным действовать с желательной быстротой.
В России все еще занимаются дипломатической стратегией. Русский посол в Константинополе не теряет надежды привлечь Турцию на сторону Тройственного согласия. Даже сам Бомпар сообщает нам, что ежедневные разговоры Гирса с Великим Визирем принимают благоприятный оборот. Русский посол полагает, что возможно добиться даже фактического союза с Турцией, если обещать ей в случае окончательной победы территориальные выгоды на Балканах без ущерба для той компенсации, которую сербы, греки и болгары должны получить за счет Австрии. Если эта возможность соглашения действительно серьезна, то французское правительство, разумеется, не намерено упускать ее из виду. Думерг повторяет это в Лондоне, равно как в Санкт-Петербурге. Однако исходит ли идея этих соглашений от Великого Визиря или от Гирса? Принял ли ее Энвер-паша? И что скажут об этом балканские народы?[19]
Сазонов, постоянно приводящий в замешательство множеством своих импровизаций, продолжает, с другой стороны, на все лады переговоры, начатые им в Бухаресте и Риме. Наш посланник в Румынии опасается, что Россия захочет форсировать эти переговоры и что в конце концов самолюбие короля Карла встанет на дыбы. Румынскому Гогенцоллерну стоит великого труда уже согласиться на сохранение нейтралитета.
Что касается Италии, то она никоим образом не дала маркизу Карлотти ди Рипарбелла, почетному послу в Санкт-Петербурге, мандата для переговоров с Сазоновым. Посол разговаривает с русским министром иностранных дел совершенно частным образом. С этой оговоркой маркиз Карлотти не скрыл от Сазонова, что уже независимо от Трентино, Триеста и Валлоны, необходимо будет Италии также побережье Далмации. Под большим секретом он открыл своему собеседнику, что Германия и Австро-Венгрия, со своей стороны, прилагают все усилия, чтобы добиться помощи Италии, и обещают ей уже сейчас Ниццу и Савойю, Корсику и Тунис. Однако Сазонов не падает духом и, в ожидании, что Италия сделает выбор между своими обольстителями, он снова посвящает свою изобретательность балканскому пасьянсу.
Вчера король Константин подписал декрет о мобилизации греческой армии. Декрет будет обнародован, как только будет издан в Болгарии приказ о мобилизации, объявленный на сегодня или завтра. Население Афин с беспокойством ожидает возвращения греческой королевы. Полагают, что сестра Вильгельма II поддержит шаги, предпринятые кайзером при греческом дворе и оставшиеся безрезультатными. Венизелос заявил нашему посланнику, что, если Болгария нападет на Сербию, Греция немедленно выступит против Болгарии.
Меня посетил Леон Буржуа. Он глубоко потрясен потерей Мюльгаузена. «Мы не имели права, – говорит он, – подавать эльзасцам надежды, которым суждено было так быстро быть обманутыми. Ни под каким видом не следовало вступать в Мюльгаузен, если у нас не было полной уверенности,
Переговоры царского посла в Константинополе Тирса и военного агента генерала Леонтьева с Портой о нейтралитете и союзе представляли очень долгое время весьма запутанную и таинственную историю. Во время войны и позже считали, что Турция вступила в войну исключительно по вине России, которая отвергла предложенные ей турецким правительством союз и всю армию для употребления против любого из врагов России. Отказ России вступить в такую выгодную сделку объясняли исключительно захватнической политикой царизма, который вел войну в конечном счете из-за завоевания Константинополя и проливов. Такая трактовка этого важного вопроса не опирается на исторические факты, а является чрезвычайно упрощенной. Действительное положение вещей было ясным. Когда 5 августа 1914 г. Энвер паша заявил генералу Леонтьеву, что «Турция сейчас ни с кем не связана и будет действовать сообразно со своими интересами», то он попросту лгал. За три дня до этого разговора, 2 августа, был подписан в Константинополе германо-турецкий союзный договор, согласно которому Турция и Германия обязывались оставаться нейтральными в австро-сербской войне. Однако статья 2 этого договора гласила: «В случае активного военного вмешательства России будет этим создан «казус федерис» (союзные обязательства) для Германии по отношению к Австро-Венгрии, и этот «казус федерис» будет также обязателен для Турции». Так как Германия объявила России войну 1 августа, то вопрос о «нейтралитете» уже отпал тогда, когда подписывался договор, который обязывал Турцию воевать против России. И действительно, Турция уже 3 августа объявила мобилизацию всей своей армии. В уже упомянутом выше разговоре Энвер паша далее заявил Леонтьеву: «Если бы Россия пожелала обратить внимание на турецкую армию и использовать ее для своих целей, то он и такую комбинацию не считает невозможной». Доверчивые историки приняли и это заявление Энвера за чистую монету, даже и после того, когда стали известны компетентные комментарии германского посла в Константинополе Вангенгейма. 4 августа, за день до разговора Энвера с Леонтьевым, Вангенгейм телеграфировал в Берлин: «Гирс до сих пор думает о сохранении нейтралитета Турции, что облегчает Турции пользование Черным морем для мобилизации».
Хотя предложение Турцией союза России против Германии на третий день после подписания союза с Германией против России являлось чистым обманом и вытекало из желания усыпить бдительность союзников и лучше самой подготовиться к войне против них же, тем не менее, и Германия не была вполне уверена в том, что Турция выполнит свои обязательства и выступит против России. Не все члены турецкого правительства были абсолютными сторонниками войны в союзе с Германией, и в самой правящей партии «Единение и прогресс» была довольно сильная оппозиция вступлению в войну на стороне Германии. Вся либеральная партия была против войны на стороне Германии. В правящей турецкой верхушке происходила ожесточенная борьба между сторонниками и противниками Германии вплоть до вступления Турции в войну 2 ноября 1914 г. и после этого.
Абсолютно не исключена возможность, что Антанта могла бы еще привлечь на свою сторону Турцию, если бы она проявила больше искренности во время переговоров, гибкости и понимания в этом важном вопросе. Если бы она в начале войны правильно оценила значение юго-восточного фронта для исхода всей кампании и, в частности, не недооценивала бы военного значения Турции. Ряд ошибок, вытекавших из неправильной и ошибочной оценки, с одной стороны, и из противоречивых интересов стран Антанты и желания каждой из них, в конечном счете, поживиться за счет Турции, с другой, способствовали усилению той части турецкого правительства, которая была за войну с Антантой. Среди этих ошибок одной из крупнейших явилась несогласованность действий английской и французской эскадр, следствием чего явилось появление «Гебена» и «Бреслау» в Константинополе (см. прим. 7). С прибытием этих судов в турецкою столицу и фиктивной их продажей турецкому правительству Германия получила материальные способы давления на Порту, каких Антанта не могла ей противопоставить.