Лазурный след. Путь ученого Яна Черского к разгадке тайн Сибири. Болеслав Мрувчинский
приводя в порядок грязные покои с предусмотрительностью старого «стреляного воробья». Однако работа была тяжёлой, клопы, это ужасное бедствие Сибири, облепили всё, появлялись тысячами из каждой щели. Не принимал он это близко к сердцу, потому что не было здесь хуже, чем на других этапах, и безучастно давал приказания. Велел разжечь огонь в печи, бросать в нее, что удалось сгрести, заливать кипятком, заклеивать щели хлебом. Все охотно исполняли его указания. Убеждались порой во время путешествия, что, если их не исполнишь, ночью не сомкнёшь глаз.
– А что, как в салоне? – подбоченился он и огляделся удовлетворённо, потому что спустя два часа напряжённой работы паразиты, по крайней мере на первый взгляд, исчезли полностью. – Те, которые были перед нами, пожалели хлеба или же об этом не знали, поэтому, без всякого сомнения, потеряли немало крови. Мы же, однако, не поддадимся! Хорошо подметите, парни, и можем принимать гостей!
И гости действительно начали вскоре прибывать. Сперва появился какой-то поляк, который в течение долгого времени пребывал здесь на поселении. Он побеседовал со всеми, расспросил о дороге, особенно интересовался теми, которые должны были остаться в Омске, и ушёл. После него прибыли два сибиряка, которые каким-то образом обнаружили в этой партии своих знакомых. Затем, согласно обещанию, снова появился Попов. На следующий день произошло что-то такое, что привело всех в удивление.
Ранним утром за окнами неожиданно гулко раздались твёрдые солдатские шаги и, немного погодя, кто-то сильно толкнул двери прихожей. Вошла элегантно одетая дама в фиолетовом, обрамлённом соболями пальто и красивой шляпке, которые удовлетворили бы требованиям наиболее привередливых щеголих Парижа и Петербурга. Лица нельзя было увидеть, его полностью закрывала вуаль.
Дама остановилась у порога, а в покои ссыльных влетел молодой взволнованный офицер.
– Шимон Себастианович Токажевский! – произнёс он чётко. – К вам гость. Позвольте!
Солдаты внесли большую корзинку и исчезли, сразу удалился и офицер. Токажевский с дамой остались наедине в прихожей. Их не было видно. Только доносились до основного помещения отдельные фразы и смех: бурный, серебристый смех, несомненно, очень молодой женщины.
Долго продолжалась эта беседа. Когда дама наконец удалилась, Токажевский снял с корзины покрывало.
– Ешьте и пейте, сколько душе угодно, – произнёс он, скрывая серьёзностью, распирающую его радость и веселье. – Подарок не из милости, а от сердца. Положил я на это когда-то много сил.
Его окружили кольцом. Отовсюду начали раздаваться полные любопытства настойчивые вопросы.
– Эх, что там говорить! – прервал он вопросы взмахом руки. Это Вера Максимилиановна, – добавил он как бы с неохотой. – Родственница Грава, прежнего коменданта крепости.
Он вытащил бутылку вина. Без спешки открыл пробку, а потом налил в кружки и себе, и другим.
– В настоящее время жена одного из здешних генералов, – объяснил он. – Скажу вам: славная дивчина! – вспыхнул он внезапно. –