Миллениум. Казимир Туровский
в отчаянье от своего бессилия и беспомощности; страх, сковывающий ноги, когда соперник каждый раз на шаг впереди, и ты неспособен приблизиться даже на миллиметр, будто перед тобой призрак; и тяжесть в гудящей голове, смешанная с горечью, когда рефери в конце с силой тянет твою руку к земле, когда ей так хочется взмыть вверх.
Разговор был коротким; и несмотря на крепкое телосложение собеседника, спор исчерпался очень быстро и, как это всегда водится – унизительно.
Когда ОН вернул ей деньги – сказать, что синеглазая была поражена, было бы не сказать ничего. Ее детские сны вдруг приобрели осязаемую форму: вот ОН стоял перед ней, спокойный, скромный, и сделал поступок… и поступок для нее, только для нее. Это был отрывок из романа, еще не написанного, но самого лучшего, самого долгожданного в ее жизни; и это происходило наяву. О большем счастье синеглазая не мечтала! – щеки пылали, лицо излучало свет, и впервые девушка почувствовала себя женщиной. А ведь женщина может быть по-настоящему счастлива лишь тогда, когда рядом настоящий мужчина!
На следующий день они встретились как будто случайно.
– Ты куда? – спросила синеглазая соседка.
– К морю, – ответил ОН.
– Возьми меня с собой. У меня накопились вопросы.
– Отчего же не взять, – улыбнулся ОН ее обстоятельному тону, с каким девушка обычно говорила, и было непонятно шутит та или это ее привычное отношение ко всему, что происходит вокруг.
Стояло предрассветное утро. Еще было свежо и роса приятной прохладой обжигала босые ноги. Они шли известными ему тропами в далекую бухту, обрамленную полукругом отвесных скал; и только тот, кто знал эти скрытые и невидимые глазу ступени, мог сойти вниз. Здесь всегда было немноголюдно, а в такой ранний час и подавно. Они были одни.
Солнце начинало припекать. Черная галька, рассыпанная между огромных каменных плит, недовольно шипела на притязания зеленых волн и прогоняла их восвояси. Два полотенца, брошенные на уже горячие валуны, и море – это было то, чего эта темноволосая девушка ждала так давно!
– Никогда здесь не была. Очень красиво!
– Пришлось потрудиться! Страшно было спускаться?
– Растем мы смелыми, на солнце загорелыми. Ноги наши – быстрые. Метки – наши выстрелы. Крепки – наши мускулы, и глаза не тусклые! – засмеялась синеглазая с иронией, воскрешая в памяти одно на двоих детство, проникнутое не самой плохой идеологией. – Ты помнишь школу?
– Иногда мне кажется, что ничего этого не было. Это был сон. Просто сон – добрый и мимолетный.
– А я помню все до мельчайших подробностей. «Мы горластые, мы вихрастые, нам не нужен души покой! Мы романтики, мы мечтатели, пионерский отряд боевой!» – просияла девушка. – Знаешь, через какое-то время, уже повзрослев и пропитавшись этим новым тлетворным всепроникающим запахом серы, что убивает в нас то, чему учили с младенчества – я вдруг стала понимать, как важен был весь этот грандиозный спектакль, как важно сплотить всех от мала до велика