Кладовая солнца. Михаил Пришвин
проезда наследника по Сибири и связанной с этим железной дороги.
– Сибирь тогда будет, – говорил Яков Иванович, – совершенно как Америка.
Директор громко хрюкнул и пробормотал:
– Что, к нам Америка из Петербурга приедет?
– Ну конечно, – ответил Яков Иванович, – из Петербурга. Сибирь-колония совершенно соединится с метрополией, и всем будет хорошо, очень даже хорошо.
В середине ужина тонкий учитель словесности начал говорить длинную речь просветителю края Ивану Астахову. Но у него затянулось, и вдруг ловкий Косач-Щученко вырвал у него всю силу, крикнув:
– Выпьем за лейденскую банку!
Все крикнули «ура» и принялись качать Ивана Астахова.
Порядок исчез, места перепутались, капитаны сбились к одной стороне и запели «Вниз по матушке по Волге», учителя – «Не осенний мелкий дождичек». Те, кто не пел, обменивались через весь стол невозможными криками, взятыми, наверно, у кочующих в степях полудиких народов.
– Эй, бер-ге-ле-гет! – кричали с одной стороны.
– А ба-ба-ба-гыыы! – кричали с другой.
Усердно работая на той и другой стороне по восстановлению порядка, любитель застольного пения Косач-Щученко наконец захватил всю власть. Ему помогала Марья Людвиговна.
– Через тумба, тумба – раз! – пел Косач.
– Через тюмба, тюмба – два! – пела Марья Людвиговна.
– Через тумба, тумба – три! – схватили другие голоса.
– Телеграфный столб! – грянули все.
Мало-помалу из всего этого хаоса определилась любимая всеми «Зимушка» и, наконец, ее знаменитый куплет:
Как у нашего патрона
Черт стащил с башки корону.
И на нашем славном троне
Село чучело в короне!
Начали пощипывать Марью Людвиговну. Иван Астахов даже извинился:
– Это я по-стариковски.
Аукин давно лежал под столом. Из кучи красных, потных, волосатых рож Алпатов заметил, как дядя манит его к себе, протягивает ему двадцатипятирублевую бумажку и необыкновенно сердечным голосом говорит:
– На-ка вот, съезди, пора, брат, я сам начал с двенадцати лет.
Потные рожи советовали дяде:
– Вам бы надо самим – в первый раз страшно.
– Ну что же, я и сам свезу. Вели-ка заложить Червончика. Только надо бы директора вперед спросить, как он смотрит на это. Ступай-ка найди его.
Алпатов идет искать и верит, твердо верит, что директор этого не допустит. Только бы поскорей найти его. Проходя коридором, в полутемном углу он заметил и поскорее, испугавшись, что его заметят, бросился в темную комнату: он заметил – в углу Марья Людвиговна целовалась с Косачом. Алпатов приблизил лицо к окну, и там ему за окном открылся мир совершенно другой – там над степью открыто правил месяц и дрожала Алена-звезда, его Алена.
«А что, если, – схватился он, – дядя, не дождавшись директора, велит ехать? Да и непременно же велит. Одно спасенье – найти поскорее директора».
Возле кабинета он слышит возню.
– Это