В окопах Сталинграда. Виктор Некрасов
качает головой и делает несколько затяжек.
– Да… Невесело там, что и говорить… – И отходит.
Проходят раненые. Поодиночке, по двое. Серые, запыленные, с утомленными лицами. Один подсаживается, спрашивает, нет ли напиться. Валега дает ему молока из фляжки. Он пьет долго и медленно, обливаясь молоком. Он ранен в грудь, и сквозь рваную гимнастерку сереют грязные, замазанные кровью бинты на костлявой, покрытой черными волосами груди.
– Ну а как там, на передовой?
– Паршиво, – равнодушно отвечает он, с трудом вытирая запекшиеся губы грязной, запачканной кровью рукой. В глазах его – серых, как и весь он, – кроме страшной, смертельной усталости, ничего нет.
– Здорово жмет?
– Куда там, головы не подымешь.
Он хочет встать, но закашливается, и на губах у него появляется розовая пена. Опять садится, тяжело дышит. В горле или груди у него что-то хлюпает.
– Народу мало… Вот что погано…
– А в городе кто? Они или мы?
– А кто его знает, где там город… Горит все… Бомбит с утра вот до сих пор… Дай-ка еще глотнуть, сынок.
Он вяло, будто нехотя, прижимается губами к горлышку фляжки, и из углов рта его тоненькой струйкой бежит розовое от крови молоко. Потом он встает и уходит, с трудом волоча ноги, опираясь на сучковатую, кривую палку.
К регулировщику подъезжают трое верховых. Я посылаю Валегу узнать – не из нужной ли они нам дивизии. Он идет к ним и что-то спрашивает, держась рукой за повод. Возвращается.
– Говорят, сто восемьдесят четвертая напрямик к переправе пошла. Они не из нее, но видали бойцов.
Всадники скачут дальше, поднимая облака пыли.
– Ну что ж, я пойду, – говорит Игорь.
– Ну что ж, иди, – отвечаю я и протягиваю руку.
Кажется, надо еще что-то сказать, но у нас не получается.
– Я не прощаюсь, – говорит Игорь.
– Я тоже.
Мы трясем друг другу руки.
– Будь здоров, Валега. Смотри за лейтенантом хорошенько.
– Обязательно… Как же.
– Ну, я пошел.
– Всего, Игорек.
– Да… У меня твой нож перочинный, кажется, остался.
– Разве?
– Вчера я у тебя брал, когда хлеб резали. – Он шарит по карманам. – Вот он, за подкладку завалился.
Игорь протягивает нож – Валегин трофей, – золингеновский роскошный нож с двумя лезвиями, штопором, шилом, отверткой и еще целой кучей непонятных инструментов.
– Ну, теперь все. Будь здоров.
– Будь здоров.
И он уходит своей обычной, непринужденно-ленивой походкой, сдвинув пилотку на затылок и засунув руки в карманы.
Неужели я и с ним уже никогда не увижусь?
На переправе, как и всегда, трудно что-либо понять. Лошади, повозки, пушки с передками, пятящиеся в темноте машины. И люди. Людей больше всего – ругающихся, сталкивающихся, отнимающих друг у друга что-то. Кто-то на кого-то наехал. Забыли какие-то ящики. Ищут какого-то Стеценко. Ждут катера.