Адмирал Хорнблауэр. Последняя встреча. Сесил Скотт Форестер
и состоянием. Александр, завоевавший Финляндию, и Бернадот, уступивший ее России. Два человека, которых Браун должен ненавидеть сильнее всех в мире. И у Брауна двуствольный нарезной пистолет с капсюлями, не дающий осечки и бьющий без промаха на пятьдесят ярдов. Хорнблауэр обвел взглядом галерею. Вот и Браун, стоит незаметно между двумя колоннами. Что-то надо было предпринимать сию же секунду. Обер-гофмейстер любезно беседовал с двумя придворными, и Хорнблауэр повернулся к нему, оставив без внимания графиню и грубо перебив разговор единственным предлогом, который сумел выдумать.
– Невозможно! – воскликнул обер-гофмейстер, глядя на часы. – Его императорское величество и его королевское высочество войдут через три с половиной минуты.
– Прошу прощения, – сказал Хорнблауэр. – Глубоко сожалею, но я должен… совершенно безотлагательно…
От волнения он буквально приплясывал на месте, и это придавало убедительности высказанному ранее доводу. Обер-гофмейстер задумался, что хуже: нарушить придворную церемонию или оскорбить человека, который, судя по недавней беседе, имеет влияние на царя.
– Выйдите через ту дверь, сударь, – нехотя разрешил он наконец, – и, пожалуйста, сударь, возвращайтесь как можно незаметнее!
Хорнблауэр, стараясь никого не задеть, проскользнул через толпу к двери и, выйдя из нее, в отчаянии огляделся. Широкая лестница слева, должно быть, вела как раз на галерею. Он схватил ножны, чтобы не споткнуться о них, и побежал вверх, прыгая через две ступеньки. Лакеи, попадавшиеся по дороге, едва ли удостоили его взглядом. Галерея тоже была заполнена людьми, хотя платья дам здесь не отличались таким изяществом, а мундиры офицеров – таким блеском. Хорнблауэр глянул в тот конец, где последний раз видел Брауна, и двинулся широким шагом, изо всех сил изображая, что прогуливается без дела. Маунд поймал его взгляд – Хорнблауэру было не до слов, но он надеялся, что Маунд поймет и последует за ним. Снизу донесся звук открываемых дверей, и гул разговоров мгновенно стих. Зычный голос провозгласил:
– L’Empereur! L’Imperatrice! Le Prince Royal de Suede![15]
Браун стоял между двумя колоннами и смотрел вниз. Рука его была за поясом – он вытаскивал пистолет. Был лишь один способ остановить его без шума. Хорнблауэр выхватил клинок – шпагу ценою в сто гиней, дар Патриотического фонда – и острым как бритва лезвием полоснул Брауна по запястью, рассекая сухожилие. Пальцы финна безвольно разжались, пистолет выпал на ковер. Сам он обернулся и в немом ошеломлении посмотрел сперва на кровь, хлещущую из руки, потом на Хорнблауэра. Тот упер острие шпаги ему в грудь: одно нажатие – и клинок войдет между ребрами. Видимо, на лице Хорнблауэра была написана такая искренняя решимость убить, если потребуется, что Браун не издал ни звука и не шелохнулся. Кто-то возник у Хорнблауэра за плечом; слава богу, это был Маунд.
– Приглядите за ним, – шепнул Хорнблауэр. – Перевяжите ему запястье и уведите его куда-нибудь.
Он глянул через балюстраду. Царствующие
Император! Императрица! Кронпринц Швеции!