А зори здесь тихие… Завтра была война. Аты-баты, шли солдаты. Борис Васильев
назад волосы, глянула – прямо в душу глянула. Прямо в душу. И ничего больше не сказала. Ни утешений, ни шуточек, ни пустых слов. Потому-то Васков и не удержался, вздохнул:
– Да, не уберегла маманя…
Сказал и пожалел. Так пожалел, что тут же вскочил, гимнастерку одернул, как на смотру.
– Как там у тебя, Осянина?
– Никого, товарищ старшина.
– Продолжай наблюдение!
И пошел от бойца к бойцу.
Солнце давно уже село, но было светло, словно перед рассветом, и боец Гурвич читала за своим камнем книжку. Бубнила нараспев, точно молитву, и Федот Евграфыч послушал, прежде чем подойти.
Рожденные в года глухие
Пути не помнят своего.
Мы – дети страшных лет России —
Забыть не в силах ничего.
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны, от дней свободы
Кровавый отсвет в лицах есть…
– Кому читаешь-то? – спросил он, подойдя.
Переводчица смутилась (все ж таки наблюдать приказано, наблюдать!), отложила книжку, хотела встать. Старшина махнул рукой.
– Кому, спрашиваю, читаешь?
– Никому. Себе.
– А чего же в голос?
– Так ведь стихи.
– А-а… – Васков не понял. Взял книжку – тонюсенькая, что наставление по гранатомету, – полистал. – Глаза портишь.
– Светло, товарищ старшина.
– Да я вообще… И вот что – ты на камнях-то не сиди. Они остынут скоро, начнут из тебя тепло тянуть, а ты и не заметишь. Ты шинельку подстилай.
– Хорошо, товарищ старшина. Спасибо.
– А в голос все-таки не читай. Ввечеру воздух сырой тут, плотный, а зори здесь тихие, и потому слышно аж за пять верст. И поглядывай. Поглядывай, боец Гурвич.
Ближе к озеру Бричкина располагалась, и еще издали Федот Евграфыч довольно заулыбался: вот толковая девка! Наломала лапнику елового, устелила ложбинку меж камней, шинелью прикрыла. Бывалый человек. Даже поинтересовался:
– Откуда будешь, Бричкина?
– С Брянщины, товарищ старшина.
– В колхозе работала?
– Работала. А больше отцу помогала. Он лесник, на кордоне мы жили.
– То-то крякаешь хорошо.
Засмеялась. Любят они смеяться, не отвыкли еще.
– Ничего не заметила?
– Пока тихо.
– Ты все примечай, Бричкина. Кусты не качаются ли, птицы не шебаршатся ли. Человек ты лесной, все понимаешь.
– Понимаю.
– Вот-вот…
Потоптался старшина. Вроде все сказал, вроде дал указания, вроде уходить надо, а ноги не шли. Уж больно девка своя-то была, лесная, уж больно устроилась уютно, уж больно теплом от нее тянуло, как от той русской родимой печки, что привиделась ему сегодня в дреме.
– «Лиза, Лиза, Лизавета, что ж не шлешь ты мне привета, что ж ты дроле не поешь аль твой дроля не пригож?» – с ходу казенным голосом отбарабанил комендант и пояснил: – Это припевка в наших краях такая.
– А у нас…
– После споем с тобой, Лизавета. Вот выполним боевой приказ и споем.
– Честное