Последнее слово. Фридрих Незнанский
– Валерий Петрович. Это, – он окинул взглядом товарищей, – мои коллеги, члены правления нашего фонда. Мы хотели познакомиться с вами, чтобы в дальнейшем иметь возможность планировать наше сотрудничество, если… – Шляхов сделал паузу и, снова оглядев коллег, закончил: – Если в нем будет реальный смысл. Итак, я не стану сейчас никого вам представлять, можете верить мне на слово, что все мы одинаково переживаем за вашего супруга и считаем, что на самом деле главным предметом серьезного обсуждения в компетентных органах должна быть провокация. Эту мысль мы и намерены высказать вашему будущему адвокату, если он согласится вести дело подполковника Савина. Скажите, что вам известно по этому делу? С вами ведь уже разговаривал следователь?
– Разговаривал, – бледнея от волнения, промолвила Катя, – но только я, к сожалению, поняла немногое. Николаю, как он сказал, инкриминируют – это его слова – раскрытие государственной тайны врагам Родины и, таким образом, измену Родине.
– А поконкретнее вы ничего сказать не можете? – спросил ее высокий, седой мужчина, который тут же и представился: – Полковник Рудак к вашим услугам, Екатерина Юрьевна. Иван Алексеевич, если позволите.
Это было сказано вежливо и даже с некоторой изысканностью, про которую Катя читала в книгах русских классиков, вроде Тургенева, Куприна…
– Нет, к сожалению, из того, что он говорил, я имею в виду частности, я, как человек весьма слабый и необразованный в юридическом смысле, мало что поняла. Впрочем, речь шла о передаче кому-то за границу каких-то важных документов, которыми Николай якобы завладел, еще работая в спецархиве. Я знаю, в его жизни был период, когда он, по его словам, много возился с бумажной канцелярией. Но это все было, по-моему, еще до перестройки. То есть я хотела сказать, когда существовал Советский Союз, разве не так? Вон уж сколько лет прошло.
– Срок давности имеет свои законы, – туманно не то ответил ей, не то просто констатировал Шляхов. И, обернувшись к Рудаку, он добавил: – А вам, Иван Алексеевич, я уверен, есть прямой смысл обсудить принятый закон «О гостайне», поскольку некоторые, хм… господа, допускают слишком вольное его толкование.
– И, как правило, в свою собственную пользу! – добавил не представившийся Кате коллега Шляхова, тоже пожилой мужчина невысокого роста, но не с мягкими, как у Валерия Петровича, а с жесткими, словно вырубленными топором из темного дерева, чертами удлиненного лица.
И сразу все загомонили, высказывая каждый свое мнение. Никто больше не смотрел на Катю, она будто осталась одна, в стороне. И даже почувствовала себя здесь как бы лишней. Шляхов, заметила она, успел выслушать реплику каждого, и от того, соответствовало ли его собственному убеждению то, о чем говорил коллега, менялось и выражение его лица. Наконец он подвел итог, немного демонстративно хлопнув в ладоши – спокойно так, негромко.
– Я думаю, коллеги, что наше мнение не будет безразлично адвокату, которого нам посоветовали нанять. Если, – он