Армянский дневник. Цавд танем. Ирина Горюнова
сочную сладость, впервые, наверное, испытанную искушенной Евой. Он бережно стирает каплю сока с уголка моего рта и надкусывает свой плод.
Пытаюсь понять: это всего лишь вежливость настоящего мужчины, выросшего в южной стране, профессиональная, по высшему разряду отработка задания, полученного от организаторов, четкая, нефамильярная, исключающая иные толкования, или что-то еще?.. Теряюсь. Говорю себе, что я только недавно получила очередной болезненный урок и негоже мне, взрослой девочке, саму себя провоцировать на иллюзорное увлечение, похожее на инцест, – уж слишком разные возрастные и ментально-весовые категории получаются у партнеров на этом ринге. Регулярность моих ошибок наводит на мысль о детской инфантильности, любви к самообману, психической неполноценности и привычке к шаблонным вариантам развития событий, где итог – несложившиеся отношения, потерянное пьяное одиночество с параноидальным оттенком ужаса, – так будет всегда…
Утром наш «Ковчег» выплывает из объятий города, стремясь к новым впечатлениям и горизонтам, к городу Гюмри, но сначала нам предстоит несколько знаковых остановок. Первая из них – Цицернакаберд.
Девушка-экскурсовод в здании мемориального комплекса поражает иконописным, вдохновенным лицом, без следа косметики, – с нее надо писать картины. Впрочем, мужчины тут тоже бывают поразительно красивы… Главное, это их глаза, полные вековой мудрости…
Душа очищается только благодаря светлым чувствам: от любви, сопереживания, осознания… Она должна расти с открытыми глазами, принимая и то, что, по сути, бывает принять и понять страшно. Мемориал погибшим от геноцида 1915 года – Великого Злодеяния – неожиданно для меня самой вызывает слезы… Они катятся градом, а душа разрывается болью… Мы кладем у вечного огня белые гвоздики, по одной, медленно и торжественно, и я чувствую, что для каждого из нас это не просто очередное мероприятие или дипломатическая повинность, а необходимость отдать дань памяти, принять в себя часть этой боли, чтобы не забывать, не допустить повторения, стать чище самим и не причинять зла, кому бы то ни было и в чем бы это ни заключалось… Спешу отойти в сторону, чтобы не вызывать ненужные вопросы и не быть заподозренной в излишней показной сентиментальности. Это можно переживать только наедине, не напоказ. Вижу, как опускается на одно колено и крестится известный польский писатель Януш Леон Вишневский. Он – один из нас, обитатель «Ковчега».
Эмоции бьют через край. Честно говоря, я и не подозревала, что способна с такой силой ощутить такого рода сопричастность. Я вспоминаю теракты и взрывы в Москве и других городах… Печально известный захват заложников во время музыкального представления «Норд-Ост», теракты в переходе на Пушкинской, в метро на нескольких станциях – между Павелецкой и Автозаводской, у входа на станцию Рижская, взрывы домов на улице Гурьянова и на Каширском шоссе… Мы все тогда жили в страхе. Даже те, кому повезло не находиться в это время в гуще событий или