Однажды в Париже. Дмитрий Федотов
насчет своих служебных обязанностей, – небрежно отмахнулся отец Жозеф, – я все объясню его высокопреосвященству. Поймать сочинителя важнее, чем проверять, как обращаются конюхи с лошадьми ваших гвардейцев. А поскольку никаких поездок его высокопреосвященство в ближайшее время не планирует, значит, и конная охрана не нужна. С чего вы начнете?
– Строго допрошу хозяина кабачка… – уверенно начал Анри.
– …и он поклянется на Библии, что впервые в жизни увидел этого хриплого господина. Впрочем, может быть, он окажется добрым французом и сразу назовет имя. Но в это плохо верится. Слушайте меня, господин лейтенант… – Отец Жозеф задумался. – В том, что в «Шустром кролике» больше не будет никаких спевок, я не сомневаюсь. А сочинителя и хриплого господина отыскать надо. Возможно, это один и тот же человек. Или же хриплый господин – друг или слуга сочинителя. Итак… Где же его искать?
Де Голль растерялся: ответа на вопрос он не знал.
– Это может быть творчество господ, посещающих салоны, – подсказал капуцин. – Господ, которые после казни герцога Монморанси и маршала де Марильяка[5] боятся открыто противостоять его высокопреосвященству, а вот втихомолку распространять гаденькие стишки как раз способны. У нас в Париже имеются два таких опасных салона. Один держит госпожа маркиза де Рамбуйе. Вы наверняка о нем слыхали, это бывший отель Пизани, теперь его так и зовут – отель Рамбуйе, он поблизости от Лувра. Маркиза собирает там философов, аристократов и поэтов. Заметьте: поэтов! А второй, второй… хм… Что вы знаете о Нинон де Ланкло?
– Видел ее несколько раз. Редкая красавица! – честно сказал Анри.
– Красавица и умница, – добавил наставительно отец Жозеф. – Но любовников меняет чаще, чем чулки, и рада всякому, кто объявит себя вольнодумцем. Хотел бы я, чтобы сочинитель оказался гостем ее салона!.. Да, еще этот чудак Бийо…
– Бийо?! Но, святой отец, с чего бы ему сочинять пакости про его высокопреосвященство? – искренне удивился де Голль. – Он ничего не видел от господина кардинала, кроме добра!
– О, делать добро – это лучший способ нажить себе врага, – вздохнул капуцин. – А Бийо обиделся на весь Париж и сбежал. Где он теперь бродит – неведомо. Было бы хорошо, если бы вы, господин де Голль, заодно и его отыскали…
Эта «пропажа» была родом из Невера. Столяр, самостоятельно освоивший грамоту, поэт-самоучка, Бийо своими разухабистыми виршами в народном духе и застольными песнями сумел угодить неверскому дворянству, стал известен. У него появились знатные покровители, привезли самоучку в Париж, представили кардиналу Ришелье. Тот отнесся к поэту благосклонно, даже назначил ему пенсион. Вскоре Адана Бийо парижане прозвали «Вергилий с рубанком». Ничего обидного в прозвище не было: и насчет рубанка – чистая правда, и сходство с Вергилием кто-то ухитрился усмотреть. Но столяр надулся, на шутки знатных господ стал огрызаться.
Анри
Анри II, герцог Монморанси, адмирал и маршал Франции, и Луи де Марильяк, граф Бомон-ле-Роже, маршал Франции, участвовали в мятеже Гастона Орлеанского против его брата, короля Людовика, были признаны виновными в оскорблении величества и приговорены к казни в октябре 1632 года.