Архивы Дрездена: Маленькое одолжение. Продажная шкура. Джим Батчер
случалось падать на бегу. Ободранная коленка или две, возможно, еще расквашенные локти – редко дело заканчивается чем-нибудь более серьезным, вроде растяжения или вывиха.
Но это при вашем весе. Помножьте его на габариты Крошки, и падение обернется совершенно другими результатами, особенно если произошло на большой скорости. Это, кстати, одна из причин, по которым слоны практически не бегают – они не способны отрывать вес своего тела от земли при галопе. Если бы они падали, это приводило бы к серьезным травмам, и, судя по всему, природа давно отбраковала всех слонов, что бегали наперегонки с ветром. Помножьте вес на скорость, и в результате вы получите усилия, достаточные для того, чтобы сломать даже толстые кости – или причинить другие плохо совместимые с жизнью повреждения.
Крошка весил раза в два больше среднестатистического слона.
Пять тонн мяса и костей грянулись об пол. Он упал набок – крепко приложившись – и заскользил по инерции дальше, напоминая в этот момент скорее товарный состав, а не живое существо. Продолжая скольжение, он врезался в киоск агентства по прокату автомобилей и разнес его в щепки, почти не потеряв при этом скорости.
Крошка пытался затормозить, цепляясь за пол огромными желтыми когтями одной лапищи, но не добился ничего, если не считать завитков содранной мастики. Так он и пролетел мимо меня.
Я затормозил и прикинул, в какой именно точке инерция, тащившая Крошку по прямой, иссякнет. Потом снова напряг волю для заклинания.
Под каскадами воды это оказалось на порядок труднее обычного, но я справился. В конце концов, когда дело доходит до намеренной порчи современной техники, мне нет равных. У меня к этому, можно сказать, особый талант.
Я сконцентрировался на лампах, освещавших ту часть здания, куда скользил Крошка, и произнес:
– Hexus!
Некоторые из них буквально взорвались, рассыпав фонтаны золотых искр. Другие только задымились с негромкими хлопками – но погасли все до одной.
Майкл к этому времени далеко опередил меня, выйдя на перроны, и вокзальные стены отгораживали нас с Крошкой от света Амораккиуса. Когда я лишил это место и электрического света, здесь образовалось не очень большое, но достаточно темное пятно.
Внезапный островок темноты притягивал хобов, как падаль – мух. Обожженные, перепуганные, разъяренные хобы, чья ночь пиршества вдруг превратилась в ослепительный кошмар, не имели глаз, но дорогу к спасительной темноте находили без особого труда. Десятка полтора хобов собралось туда у меня на глазах, а один проскочил от меня всего в паре футов, не сбавив хода и даже, похоже, не заметив моего присутствия.
Секундой спустя взревел Крошка, и голос его слился с мстительным хором злобных хобовских воплей.
– Ну что? – выдохнул я. – Теперь ты уже не больше всех, а?
Впрочем, как выяснилось, Крошка пока оставался в этих краях самым большим.
Из темноты вылетел смятый хоб и шмякнулся на пол футах в двадцати от меня. Сказав «смятый», я не имел