Шаман. Андрей Морозов
Его жена пошла следом, постоянно оборачиваясь, утирая с глаз слёзы.
Отойдя уже довольно далеко – шагов на двести, уже почти скрывшись за силуэтами прохожих, – он внезапно остановился, обернулся, поднял вверх свои руки, привлекая внимание Петра, и прокричал громким повелительным голосом, распугивая всех без исключения людей вокруг:
– Оберег носи обязательно! Носи на животе своём! Он должен касаться твоего тела! В портфеле да в кармане он действовать не сможет! И никогда его не снимай ни при каких обстоятельствах! Когда придёт последний самый долгий день, только он тебе поможет!
Махнул руками на прощание и пошёл дальше. Скоро он и его семья скрылись с глаз.
– Аркадий Францевич, каким ветром вы в Петербурге? – спросил Пётр, когда они прошли к Екатерининскому каналу и неспешно зашагали вдоль него в сторону Вознесенского проспекта.
– Вот ты наглец! – недовольно буркнул Кошко. – Как ты смеешь высокое должностное лицо о таком расспрашивать?! Да ещё таким тоном!
Пётр промолчал.
– Пороли тебя в детстве мало! На язык ты гонорист!
– Меня вообще не пороли! – огрызнулся Пётр. – Вот если бы пороли, дураком бы вырос!
Кошко остановился и сурово осмотрел его с ног до головы. Лицо его побагровело32.
– Я для дела спрашиваю, – сказал Пётр.
– Вот бы тебе сейчас всыпать… – тихо сказал Кошко, испепеляя его своим взглядом.
– Аркадий Францевич, не вынуждайте меня доставать из кармана столыпинскую доверенность. С огнём ведь играетесь. До добра вас это не доведёт.
Кошко грозно шагнул к нему, внимательно осмотрел ещё раз, хотел что-то сказать из гневного, но, увидев, как Пётр еле удерживается от смеха, развернулся, сплюнул в сторону и зашагал дальше. Когда Пётр его нагнал, то увидел, как он качает головой и улыбается.
– Наверное, в этом есть взаимосвязь, никуда от этого не деться, – сказал Кошко. – Чем остроумней человек, тем он более дерзостный, чем тупее, тем послушней. Много раз замечал такое. Только поэтому мы с Филипповым тебе многое прощали. Не будь у тебя исключительной раскрываемости, уже давно вылетел бы из сыска за гонор свой неуёмный.
– Спасибо за комплимент.
– С Императором я встречался в Царском Селе. Затем со Столыпиным в министерстве. Но если кому растрещишь подобное, видит бог, выпорю! Помни, малец, рука у меня тяжёлая!
– Да кому я растрещу? Меня в сыске почти все ненавидят. Только вы с Филипповым да с несколькими сыскными чиновниками ко мне хорошо относитесь. За это, впрочем, меня и ненавидят. Выскочкой считают, приспособленцем, карьеристом. А я ведь не начальству служу, а правде и справедливости. Воспитание у меня такое с детства малого.
– Знаю я твоего отца. В 1888-м году в одном пехотном полку с ним служил. В Симбирске. Он был командиром моего батальона.
Пётр оказался шокирован такими сведениями. Ничего о подобном он не знал. Он растерялся. В одно мгновение все понятные ему прежде логические связи его сыскной судьбы смешались в неразборчивое вихревое облако.
– Да
Человек лицом бледнеет, когда испытывает страх; краснеет, когда смущается; багровеет, когда раздражён, агрессивен.