Второй. Владислава Николаева
возможно и имела на это право, если хоть кто-то имеет ту моральную высоту, с которой можно чувствовать удовлетворение, выходящее за пределы распространённого злорадства.
Последний полёт лепестков был не праздничной, а траурной церемонией. Будто бы сгоревшие лепестки должны были пробиваться сейчас на печальной насыпи земли разгорающимся пламенем, ветвисто расступаясь в стороны оранжево-красным скромным даром погибшей.
Я знала, что Двое не смогут не искать меня, возможно не искать им вовсе не по силам, и потому не стала требовать обещание.
Через некоторое время я появлюсь. Не очень скоро, но и много времени не пройдёт.
Чувство, лишившее Двоих со вчерашнего дня покоя и сна, заставившее зорко всматриваться в людей вокруг, чутко вслушиваться и вдумчиво вдыхать воздух, имело власть и надо мной. Они могли быть спокойны, пока верили, что меня нет, так же, как я умиротворённо наслаждалась одиночеством до полных шестнадцати лет, пока не почувствовала едва уловимые намёки на их присутствие. Не звук и не запах, что-то более эфемерное и призрачное, но развивающееся, крепнущее день изо дня. Терпкое, начавшее со временем приобретать нотки передержанного вина, которого много не выпить. Всё бы ещё куда ни шло, пока они не знали обо мне, но теперь едкий уксусный привкус отравлял и их жизнь обезнадёживающим ожиданием, которое могло оказаться бесплодным.
Я не подкрепила обещание объявиться сообщением времени и места, ориентирами на плоскости и вне её, так успокаивающими всех, кто привык жить человеческими стандартами. Знать время и место для многих уже означает владеть ситуацией. Я оставила это преимущество на своей стороне. Мне претила мысль, что когда я добровольно позволю увидеть себя, меня окружат и цепко схватят нецеремонящиеся руки.
Они могли думать, что это естественно, правильно, необходимо, что они делают свою работу и все будут им за это признательны. Они могли думать что угодно, для меня это было бы бестактным и незаслуженным оскорблением. Я бы в тот же момент исчезла и не давала бы себя найти, пока не поутихнет обида… Хотя всё могло быть совсем не так.
Планировать каждое своё действие неблагодарный и скучный труд. Если жизнь отклоняется от плана, остаётся расстройство, когда же она плану потворствует, становится невыносимо скучно и хочется от всего живого отдалиться.
Возможно стоило предупредить их заранее хотя бы о дне. Внутренние инстинкты подсказывали поступить по наитию. В глубине души мне хотелось, чтобы меня по-настоящему признали, без самопровозглашений, вызывающих понятные и естественные сомнения, которые всё равно возникнут, так уж сложилось. Тысячелетняя вера и представления, повторяемые миллионами речей не исчезают бесследно, у них есть свой, неиллюзорный вес.
Меня представляли иначе. В нужный момент они должны понять, что сами заблуждались, а не подвергать меня проверке на подлинность. Экспертная оценка всегда обидна для оригинала, как обвинения для невиновного.
Спонтанные выборы должны быть случайны. Проснувшись однажды с звонкой прозрачностью мыслей, я умылась