Доводы рассудка. Джейн Остин
почитал себя счастливым – она ли, когда он объяснился и предложил ей руку, или он, когда она ответила согласием.
Настала пора безоблачных радостей – очень недолгая пора. Сэр Уолтер, когда к нему прибегли, не то чтоб наотрез отказался дать благословение или объявил, что этому не бывать, однако ж отвечал таким удивлением, таким молчанием, такой холодностью, что не оставил дочери ни малейшей надежды. Он счел союз неравным и унизительным; а леди Рассел, хотя ее гордость была более умеренна и более извинительна, тоже опечалилась выбором Энн.
Энн Эллиот, с ее славным именем, красотою, умом, – и в девятнадцать лет погубить себя; в девятнадцать лет связать судьбу с молодым повесой, у которого нет ничего, кроме личных его достоинств, никаких даже видов на состояние, поприще самое неверное, и никаких даже знакомств, чтоб хоть на таком-то поприще продвинуться; нет, это положительно значит себя погубить; о таком и подумать даже невозможно; Энн Эллиот – такая юная; никто еще не знает ее, и достаться первому встречному, без средств, без связей; да она погубит с ним свою молодость в вечных заботах, тревогах, в унизительной зависимости! Нет, не бывать этому несчастью, если доброе вмешательство дружбы, если предстательство той, что любит Энн почти как мать и имеет над нею почти материнские права, сумеют его отвести.
У капитана Уэнтуорта не было состояния. Он был удачен в службе, но, легко тратя то, что легко ему доставалось, он ничего не накопил. Однако ж он не сомневался, что в скором времени разбогатеет; полный огня и рвенья, он знал, что скоро получит он корабль и новое его положенье обеспечит ему все, к чему он стремится. Всегда он был счастливец. Он знал, что счастие и впредь ему не изменит. Самой горячности этого убеждения и живости, с какой он его высказывал, было довольно для Энн; но иначе судила леди Рассел. Веселость его и бесстрашие ничуть ее не восхищали; напротив, они в ее глазах только умножали зло; он казался ей из-за них еще опасней. Умен, остер, упрямец. Живость ума и острословие леди Рассел ставила не бог весть как высоко; зато уж как огня боялась она всякой опрометчивости. Она никак не одобряла этого выбора.
Отпор леди Рассел, продиктованный такими ее чувствами, – это было больше, чем Энн могла снести. Юная и кроткая, все же она б еще могла противиться недоброжелательству отца, хотя сестра не ободрила ее ни единым словом или взглядом. Но леди Рассел, которую она всегда любила, которой привыкла доверяться, увещевая так неотступно, так нежно, не могла ее не убедить. Она объяснила ей, что помолвка неразумна, никчемна, едва ли обещает благополучный исход и его не стоит. Но, отказывая жениху, Энн руководилась не одной себялюбивой осторожностью. Не вообрази она, что блюдет его благо более собственного, едва ли бы она его прогнала. Мысль о том, что ее самоотречение служит прежде всего к его же пользе, утешала ее во время горького прощанья – прощанья окончательного; а в утешении была у нее большая нужда, ибо ко всему он не верил ей, с ней не соглашался и был горько оскорблен таким решительным отказом. Почти тотчас он