Колодец старого волхва. Елизавета Дворецкая
морщинами. Борода у него была рыжеватая, а глаза желтые, как у собаки. Он же мог считаться старшиной всех городских сплетников и склочников. Редкая свара на торгу обходилась без его участия, а все судебные обычаи и законы он по долгому опыту знал не хуже любого старца и сам мог бы давать советы при воеводском суде – если бы хоть кто-нибудь верил в чистоту его совести и беспристрастность.
Сам Добыча не участвовал в драке, и его нарядная синяя рубаха и шелковый кушак, вышитый серебряной нитью, не пострадали, но старший замочник был очень сердит за своих людей. Гневно хмуря брови, он притоптывал ногой по плотному песку улицы. Медвянка забавлялась, глядя на его гнев – «будто у ежа гриб отняли!» А Явору было не до забав.
«Только тебя не хватало, сквалыги старого!» – в досаде подумал Явор. Старшина замочников не пользовался его уважением, а сейчас он был в таком дурном расположении духа, что едва ли сумел бы быть вежливым.
– Ты чего это, десятник, моего человека повязал? – возмущенно воскликнул Добыча, указывая на связанного Зимника. Тот уже унялся, обессилев от драки и ругани, и смирно ждал, когда кмети поведут его в детинец.
– За то и повязал – за свару и бесчинства! – резко ответил Явор, отняв от лица рукав, покрытый кровавыми пятнами. – Приходи завтра к тысяцкому – отвечать будешь за твоих кузнецов.
– Да ведь это гончары подлые на моих людей накинулись с бранью! – вскипел Добыча. – Ты гончаров и вяжи, а моих не тронь! Нету тебе такого приказу от тысяцкого, чтоб…
– Ты, дядя, меня не учи, какой мне был приказ! – перебил его Явор. Он был рад сорвать на ком-нибудь свою досаду, а старший замочник напрашивался сам. – И не лезь мне под руку – а то сам в поруб пойдешь со своим молодцом на пару!
Он снова вскинул к носу рукав, а Добыча отскочил, словно ждал удара. Замочник мог быть весьма нахальным, но не был храбрецом, а вид Явора яснее ясного говорил, что он свое обещание выполнит. Добыча не мог тягаться с десятником открыто, и ему ничего не оставалось, как только надеяться на завтрашний воеводский суд.
– Тащи их! – Явор махнул кметям.
Громчу и Зимника повели в детинец, за ними повалила толпа любопытных.
– Я воеводе челом буду бить! – долетал оттуда голос Добычи, который на безопасном расстоянии от Явора снова осмелел. – Эдак всякий смерд будет лучших людей бранить да бить – скоро дождемся Страшного Суда!
– Эко напугался! – толковали белгородцы, оставшиеся на улице. – Страшно ему уже! Побольше бы он боялся – потише бы жил!
В другое время Добыча не упустил бы случая погордиться тем, что во всей толпе он один знает, что такое Страшный Суд. Но сейчас у него были заботы поважнее.
– Суда еще нет, а вон Живуле уже страшно! – подхватила Медвянка, оглядываясь на дочь гончара.
Та тихо жалостливо причитала над Сполохом – он держался за левый глаз, под которым быстро наливался синяк. Но больше синяка его мучала тревога – как теперь отвечать за все это перед отцом? А как брата