Конвейер. Manus Скрипт
внутренней связи, бесконечным запасом пасты ГОИ и хлястиком от шинели для полировки кранов на писсуарах и пряжек на ремнях. Там же располагались кабинет начальника курса, каптерка, ленинская комната и канцелярия – обитель зла и одновременно кабинет Пэйна.
Размещение происходило предварительно, поэтому нам выделили пару кубриков у лестницы. Сложив у прикроватных тумбочек свой скромный багаж, мы вышли на улицу. Было очень тихо, по-утреннему свежо и солнечно, дул легкий ветерок, и складывалось впечатление спокойствия, умиротворения и даже, наверное, счастья. Новая жизнь лежала у наших ног…
Из первой десятки выделялся один парень – невысокого роста, коренастый, смуглый, с короткой армейской стрижкой, в потертой, но ухоженной, песчаного цвета стройбатовской спецовке и берцах. Он чувствовал себя в окружающей обстановке вполне комфортно. Олегу было 22, тогда как нам по 17—18 лет. Он отслужил срочную, имел воинское звание ефрейтора и поступил сюда осознанно, чтобы отучиться и продолжить службу в милиции на офицерской должности. Олег с отличием окончил среднюю школу, и это позволило ему стать одним из нас – досрочно поступивших. Учитывая его опыт военной службы, размещавший нас в казарме старшина Смирных делегировал Олегу полномочия командира и больше не вмешивался в наш распорядок дня до начала КМБ, предпочитая делать вид, что занимается подготовкой казармы для приема первокурсников, покуривая и выпивая у себя в каптерке.
Олег передал нам распоряжение старшины – все было до безобразия просто: в течение недели мы должны были грузить и переносить носилками строительный мусор от новой столовой до контейнера. Никто, кроме Олега, не понимал, как это вообще соотносится с нашим обучением в институте. Но стадное чувство и вселенская покорность советских детей сделали свое дело – мы пошли делать то, чему будет посвящена большая часть времени нашего нахождения в должности курсантов, а именно хозработы. Мы убивали самое драгоценное, что есть у человека, – время, из которого складывается жизнь. Сейчас я с ужасом думаю о том, что это было преступлением против себя и своей человеческой сущности, добровольным рабством.
К слову сказать, столовая, которую безуспешно строили мы и наши предшественники, так и осталась для начальства прекрасной мечтой, а для нас она оказалась каждодневной пыткой и, в редких случаях, убежищем, где можно было спрятаться от безумных идей Пэйна или просто немного поспать. Своей столовой у нас не было, как не было и своего спортзала, и своего тира, и прочих обязательных атрибутов нормального учебного заведения такого профиля, поэтому пользовались мы инфраструктурой ближайших организаций и предприятий.
Итак, мы начали трудиться на благо института, таская бесконечные носилки с мусором. Комичности ситуации добавляло то обстоятельство, что мимо нас, вдоль столовой проходили для сдачи оставшихся экзаменов те, у кого не было медали за окончание средней школы. Они шли в аккуратной чистой одежде, в отглаженных