Печорин и наше время. Наталья Долинина
о нём стало небезопасно: Николай I знал, что Ермолов настроен оппозиционно, и не забыл этого. То, что Лермонтов упоминает опального Ермолова на первых же страницах своей книги, читатели-современники воспринимали как выпад против правительства. Да ещё устами бывалого офицера, не по фамилии, а по имени и отчеству, как называют только любимых начальников!
Для читателя-современника было важно и другое: человек, получивший два чина при Ермолове, – храбр. Ермолов не был скор на награды. Однако с тех пор пожилой офицер не продвинулся по службе, не получил награждений и чинов: он сухо отвечает на вопрос Автора: «А теперь вы?..» – «Теперь считаюсь в третьем линейном батальоне…» Автор понял, что это значит, и стал называть его штабс-капитаном: до Ермолова он был подпоручиком, следующие два чина: поручик и штабс-капитан. В этом чине он и остался.
Так, не зная ещё имени штабс-капитана, читатель уже знает, что чем-то он был неугоден начальству. Может быть, тем, что не умел выслуживаться?
Путешественники поднялись наконец на гору. «Солнце закатилось, и ночь последовала за днём без промежутка, как это обыкновенно бывает на юге…»
Современник Лермонтова Шевырев писал, сравнивая прозу Лермонтова с прозой модного тогда роман ти ка Марлинского: «Пылкому воображению Марлинского казалось мало только что покорно наблюдать эту великолепную природу и передавать её верным и метким словом. Ему хотелось насиловать образы и язык… Поэтому с особенным удовольствием можем мы заметить в похвалу нового кавказского живописца, что он… покорил трезвую кисть свою картинам природы и описывал их без всякого преувеличения…»
Вот отрывок из повести Марлинского «Аммалат-Бек»: «Дагестанская природа прелестна в мае месяце. Миллионы роз обливают утёсы румянцем своим, подобно заре; воздух струится их ароматом, соловьи не умолкают в зелёных сумерках рощи.
Миндальные деревья, точно куполы пагод, стоят в серебре цветов своих… Широкоплечие дубы, словно старые ратники, стоят на часах там, инде, между тем как тополи и чинары, собравшись купами и окруженные кустарниками, как детьми, кажется, готовы откочевать в гору, убегая от летних жаров».
Ещё один отрывок – из книги «Мулла-Нур»: «Громады скучивались над громадами, точно кристаллы аметиста, видимые сквозь микроскоп, увеличивающий до ста невероятий. Там и сям, на гранях скал, проседали цветные мхи, или из трещин протягивало руку чахлое деревцо, будто узник из оконца тюрьмы… Изредка слышалась тихая жалоба какого-нибудь ключа, падение слезы его на бесчувственный камень…»
Открыв томик Марлинского, прежде всего, испытываешь удивление. Ведь он современник Пушкина и Лермонтова, почему же язык его повестей кажется сегодня безнадежно устаревшим? «Откочевать в гору», «от летних жаров», «инде», «до ста невероятий» – всё это режет слух сегодняшнего читателя. Но и манера повествования, стиль Марлинского представляются нам старомодными: нагромождение сравнений, назойливо красивые эпитеты; всё это сегодня – признак безвкусицы.
А ведь современники зачитывались его книгами! Но время