Падение с яблони. Том 2. Александр Алексеев
Или его?..
Я указал на Харьковского.
– Не знаю. Просто стесняюсь. Мне стыдно.
– Но это же глупо, – сказал я. – Ты для меня сейчас только эстетическая категория. То есть предмет, который я, как художник, должен увековечить.
Она хлопала глазами и смущенно улыбалась. Подключился Харьковский:
– Да ты знаешь, шо ни один художник не начнет рисовать портрет, пока не увидит свою натурщицу голой? А? Это ж у них работа такая, у художников! Про это даже специально есть книжка, которая называется «Творчество». Леха, дай ей почитать эту книжку. Она мне не верит. Она не знает, шо перед художниками и врачами положено раздеваться.
– А мужики тоже раздеваются? – спросила Галя.
– Конечно! А как же? Ну ты и тупая, Галка! Ты в какой деревне выросла? Не Дубосеково, случайно, называется? Слушай сюда! Я тебе последний раз объясняю. Может, через пять лет Соболевский станет знаменитым художником. И за тебя, нарисованную, будут давать миллион! А ты ломаешься сидишь! Короче, давай или раздевайся, или он сейчас будет рисовать меня!
Галя согласилась. Но почему-то попросила Харьковского отвернуться.
Тот возмутился:
– Может, ты еще и Леху попросишь отвернуться?
– Нет, ну ты же не художник.
– Я врач! Я читал энциклопедию! Мне можно смотреть на голых баб! Короче, давай, не тяни резину! А то сейчас все вдохновение разгонишь…
– Нет, я так не могу…
И Харьковский сделал вид, что отвернулся.
Галя очень неуклюже сняла кофточку, юбку, осталась в комбинации.
– Может быть, этого хватит? – робко спросила она. – А остальное как-нибудь дорисуешь, придумаешь…
Харьковский вытаращился на нее.
– Ты шо?! Из-за этого я отворачивался?! Не, Галка, ты шо-то уже совсем! Я сам вырос на хуторе, где три двора, но таких дубовых не встречал! Как же он тебя дорисует, если ты вся одетая? Он же тебе такое нарисует, шо тебя нихто не узнает!
– А почему это меня должны узнавать? Я что, голая всегда хожу? – резонно возразила Галя.
– Не, ну я не так сказал… Он тебя нарисует и не глядя. Но тогда при чем здесь ты? Мы тогда подпишем картину другим именем. А про тебя никто и знать не будет!
Галя принялась стягивать комбинацию. А я, чтобы сгладить ее стыдливость и самому той же стыдливостью не заразиться, принялся помогать ей. Мне досталось полностью снять один чулок, расстегнуть лифчик и до колен стянуть трусы, которые она тут же спрятала, будто я собирался их украсть.
От этого процесса, надо заметить, я получил немалое удовольствие.
Затем расположил Галю в позе Венеры, которую так любили художники всех времен. Небрежно, в качестве фона, раскидал ее одежды. Поправил подушку и руку на бедре, подогнул одну ножку, чтобы придать ей больше безмятежности. Потом как-то совсем случайно потрепал ей попку, пригладил животик и коснулся одной груди. С минуту еще посмотрел, пощурил глаз и принял решение подправить обе груди. Но они оказались непослушными и приняли прежнее положение. Пришлось это действие повторить несколько раз.
И, чтобы рассеять ее смущение,