Письма к Людвигу и Софье. Юрий Торин
тем самым спас!
Так в холодном поту я и проснулся!
Письмо 12
Здравствуй, дымчатая моя длинношерстная краса Софья!
Ох, беда моя в том, что слишком много я вижу, и слишком многое слышу. А значит, невольно узнаю то, что мне знать было вовсе и ненáдобно и не положено. При этом никогда я не относился к тем странным субъектам, что подглядывают сквозь замочную скважину, или же подслушивают, для лучшей акустики приложив к стене перевёрнутый пустой стакан, высунув при этом язык.
Вот послушай.
Вчера с дядькой Ибрагимом скушали сочный спелый душистый арбуз на пляже, он хвалил мой нож-складень, точил его о морскую крупную гальку, загадывал диковинные восточные загадки, а я пробовал их отгадать.
И тут боковым зрением заметил я, как в это время, сперва отложив свою недочитанную книжечку, в волны вошла длинноногая девица в лазурном купальном костюме, обняв себя за плечи.
Небо менялось постоянно, шли тучи, и перед закатом вдруг одна сторона неба открылась, и лучи светила, падая сверху, осветили дальнюю часть моря и огромное пространство небесной толщи. Свет был божественен, и лился сверху из самого поднебесья. И звучала вечная Музыка Сфер.
А несколько минут спустя всё пропало, и туча поглотила солнце. Иссяк сладкий арбуз, закончились восточные загадки дядьки Ибрагима, лазурный купальный костюм испарился. И только остались на мокром песочке следы изящных девичьих ступней.
Как добрёл к себе, не помню.
А ночью разразилась страшная гроза. Полыхало и громыхало так, что даже становилось страшно. Ливень лил тропический, шумный, чудовищный. Помнишь, Софья, как ты пряталась от грозы под диваном? Здешняя была громче и страшнее.
Увы, я не выспался. Но зато осталось послевкусие и ощущение причастности великому и вечному.
Письмо 13
Обрати внимание, Людвиг, пока я сочувствовал штабистам по поводу случая с покражей давешнего стекла, люди более опытные и более наблюдательные обратили внимание, что из столичного штаба на Тамани третий год подряд что-нибудь, да пропадает невзначай. А значит, надобно не таинственного злоумышленника искать, кто хитрó проник в штаб со злодейским умыслом, а в самом штабе приглядеться повнимательней, причём на самом верху.
Думали сперва на штабных курьеров, но у тех, досмотренных Третьим отделением на Керченской переправе, ничего такого с собой не оказалось. Обер-офицеры подозревали барона Субботу, у которого были и есть все ключи. Изъял, к примеру, и тут же в гарнизоне и схоронил. Но тот, хоть и жаден, а до низости такой дойти не смог бы. Да и семья у него.
Падало подозрение и на некого Сударя, что неподалёку обретается, знаменитого в столице генерала и махинатора из Саратова, связанного с опасными контрабандистами Сицилии, и на его столичного протеже фон Бéрлиза, будто бы вынесшего заветный ящичек Сударю в экипаж в собственные руки под покровом ночи, пока штабные отдыхали от трудов праведных. Но и эта версия рядом важных пунктов не подтвердилась. Дело расследовалось ни