Путаница, или Ветер в голове. Саша Матяш
было неспроста. Она явно что-то задумала. Обменявшись хмурыми взглядами, мы приготовились к худшему.
– Это ведь розы, правда? Я обожаю розы. Аромат яблок и зеленого чая. Его ни с чем не спутаешь. А вон там, видите, это пионы. Жаль, бедняжки совсем осыпались.
Тут она оглянулась, как бы желая что-то проверить. Как по команде мы угрюмо, не в лад закивали.
– В древнем Китае за них давали три килограмма золота. Не за цветок, конечно, за куст.
Валентина Борисовна, как оказалось, любила поговорить. Наше молчание ее не смущало. И опять же так совпало, что моя кровать стояла у окна; а я стоял рядом с кроватью, и всякий раз, когда Валентина Борисовна обращалась к присутствующим, ее глаза впивались в меня. Я совсем издергался. Вчерашняя вечеринка действительно была моей идеей, но она этого знать не могла.
– Какие нежные снежные лилии. – Она все никак не могла успокоиться. – А это? Неужели табак? Я так люблю этот запах, в духах особенно, чуть медовый, и напоминает…
Тут она задумалась, подыскивая подходящее слово.
– Мочалку? – вежливо подсказал я. – Мочалка – это такое банное растение. Для нежной и чувствительной кожи.
Мне трудно бывает объяснить, даже себе самому, зачем я говорю или делаю иные вещи. Просто иногда что-то во мне щелкает, и, как автомат газированной воды, я выплескиваю в мир порцию теплого юмора или грубости – смотря по обстоятельствам.
Наступила долгая пауза, и всем стало ясно, что праздник флоры закончился. Однако когда Валентина Борисовна снова заговорила, ее голос звучал с прежней приятной сладостью:
– Удивительно, как кстати этот мальчик – не знаю имени – упомянул мочалку. Тебя как зовут, детка? – обратилась она ко мне.
Слово «детка» я ненавижу. Слишком часто в очередях за хлебом, на почте и в переполненном трамвае женщины обращаются ко мне именно так. Я не расту, и это одна из главных трагедий моей жизни.
– Иван, – коротко ответил я.
– Иван… – задумчиво повторила Валентина Борисовна. – Да-да, что-то такое мне рассказывали.
Что именно, так и осталось тайной. Жаль, мне бы хотелось послушать. Но Валентина Борисовна уже отвернулась. Теперь, заметно морщась, она разглядывала комнату.
– С этим гусарским уютом нужно срочно что-то делать. Посмотрите, что здесь творится.
Затем в три шага она преодолела расстояние от окна до моей кровати, потеснила меня к стене и, по-хозяйски завладев моим одеялом, объявила:
– С этого дня каждое утро мы будем начинать с уборки.
Ага. Маски были сброшены. Взрослые всегда так. Сначала они хотят купить тебя добротой. Потом, решив, что по-хорошему ты не понимаешь, начинают учить уму-разуму.
– Сначала берем одеяло, – объясняла между тем Валентина Борисовна, – и складываем его вот так. Потом из простыни делаем широкую ленту… Вот так и вот так. Кладем ленту поверх одеяла… чуть наискосок…
Вообще-то,