Очищение духом. Никита Марычев
с лицом очень озабоченным, и сказал:
– Господин, если будет мне позволено, то я считаю, что очень рискованно то, что вы приказали, и лучше этого не делать. Непонятно как и неизвестно почему, но мы теряем наших верных людей.
– Я не могу этого так оставить, – сказал Рейтон очень тихо. – Они должны поплатиться. Это – наш долг.
– Но если случится то же самое?
– Что случится? Это невозможно. Ты знаешь, кому я всё поручил. Он не предаст, он всегда больше всего не свете был верен величию Рейлинга.
– Больше, чем Иртон?
Рейтон вздрогнул и долго ничего не говорил.
– Будет так, как я решил. Чем бы всё ни окончилось, но это – наша судьба, – промолвил он твёрдо, глубоко в недра души пряча нерешительность, после чего вошедший скорбно кивнул и вновь оставил их с Ривелсеей вдвоём.
Последняя чуть напряглась; она не понимала уже, что вокруг происходит, и ей это не нравилось. Рейтон стал мрачным настолько, что задавать ему какие-либо вопросы казалось просто неуместным. Однако Ривелсея решилась.
– Не объяснит ли мне кто-нибудь, – тихо, чтобы не напрягать обстановку, и совсем без интонации произнесла она, – что вообще случилось?
Рейтон молчал и смотрел, не отрываясь, в одну точку, на дверь. Была тишина почти полная, и время, казалось, не шло.
Наконец он встал, резко и с шумом, и Ривелсея – так, как подобное чует подобное – ощутила в нём страшный, захлёстывающий гнев, который практически никак не проявлялся внешне. Очевидно, у Рейтона было хорошее самообладание.
– Что случилось? – сказал Рейтон. – Если бы я знал. Если бы МНЕ кто-нибудь объяснил, что случилось! Вот тогда бы я мог… тогда бы я знал… что нужно предпринять!
Ривелсея предусмотрительно молчала. Даже самый неразговорчивый человек, дойдя до определённого момента, просто уже не может остановиться и замолчать снова, прежде чем выложит всё, что накопилось у него на душе, всё, что его тревожит, включая свои догадки, намерения и предположения. Если же его спрашивать, то он может вспомнить, что говорит не сам с собой, и снова замкнуться. Терпение, конечно же, оправдалось.
– Это не поражение! – голос Рейтона наконец загремел, гнев вырвался наружу. – Это не поражение, это попрание величия Рейлинга, величия Анрельта, всего на свете! Это не просто предательство, это самое гнусное и отвратительное, что произошло за последние сто лет! Я не могу в это поверить! И я не верю, не верю! Мои люди разберутся, со всеми разберутся – с врагами и, если потребуется… с предателями.
Ривелсея пыталась быстро соображать. Рейлинга ей доводилось уже видеть, в центре Золотой площади. Она, собственно, и не узнала бы, кто это, но его имя было написано со всех четырёх сторон статуи крупными золотыми буквами. Но только причём он здесь, бывший и, надо полагать, давно уже покойный градоправитель Анрельта?
– Вы служите Рейлингу? – спросила она.
Рейтон сперва отмахнулся от её вопроса, не желая отвечать и отрываться от своих мыслей, но потом не удержался и произнёс так же громко, как говорил до этого, и с