«Морская волшебница», или Бороздящий Океаны. Джеймс Купер
из Голландии или из самой старой Англии. Колонии и метрополия! Если бы люди по ту сторону океана больше верили в матушку-природу, а не чванились, то они признали бы, что на наших плантациях дышится куда легче, чем у них. Но эти самодовольные мошенники похожи на людей, которые раздувают кузнечные мехи и воображают, будто делают музыку; любой хромоногий среди них уверен, что он стройнее и здоровее лучшего из жителей колонии. Взгляните на залив: он спокоен, будто его заперли двадцатью дамбами, и наше путешествие будет не опаснее поездки по каналу!
– Это хорошо, конечно, – пробормотал старый Купидон, предупредительно ухаживавший за своим хозяином. – Все же, по-моему, для такого богатого человека, как мой господин, гораздо лучше путешествовать по суше. Давно то было: один паром утонул со всеми пассажирами; никто не спасся.
– Ну, это бабьи сказки, любезный! – проговорил олдермен, кидая беглый взгляд на своего друга. – Мне пятьдесят лет с лишком, а я что-то не помню подобного случая.
– Молодому человеку легко забыть. Шестеро утонуло: двое янки, один француз из Канады и одна женщина из Джерси. Ах, как оплакивали бедняжку!
– Твой счет неточен, старина! – с живостью сказал старый коммерсант. – Двое янки, говоришь ты, да француз, да женщина? Это составить только четыре.
– Вы не считали запряжку из двух губернаторских прекрасных лошадей, тоже утонувших.
– Старик прав, – живо согласился олдермен. – Я, как сейчас, помню это несчастье с лошадьми. Смерть правит миром, и никто не избежит ее косы, когда придет назначенный час! Но сегодня нам нечего опасаться, и мы можем начать путешествие с радостными лицами и легким сердцем. Отправимся?
В душе Олоффа ван Стаатса или патрона Киндерхука, как его почтительно величали в колонии, не было недостатка в твердости духа. Напротив, как большинство потомков голландцев, он отличался невозмутимостью и упрямством. Причина только что происшедшей стычки между его другом и рабом заключалась в различии их взглядов на вещи: один проявлял почти родительское беспокойство за жизнь своего хозяина, другой имел особые основания желать, чтобы молодой человек не отказывался от своего намерения совершить путешествие через залив. Ни тот, ни другой не принимали в расчет желания и характер самого патрона. Знак негритенку, несшему его портплед, как бы извещал о непреклонном решении ван Стаатса трогаться в путь и сразу положил конец спору.
Купидон оставался на крыльце до тех пор, пока его хозяин не скрылся за углом; затем, покачивая головой, полный недобрых предчувствий, свойственных невежественным и суеверным душам, он загнал в дом чернокожую мелюзгу, высыпавшую на порог, и тщательно запер за собой двери. Насколько оправдались предчувствия старого негра, будет видно из дальнейшего повествования.
Широкая улица, на которой жил Олофф ван Стаатс, была всего в несколько сот ярдов длиной. Одним концом она упиралась в крепость,