Радио Мартын. Филипп Дзядко
одного из мешков по всему помещению, и благодарные посетители банка бегут подбирать монеты, в суматохе мы сбегаем, за рулем троллейбуса сидит та самая Галя, мы уезжаем в Судак, а там на маленьком ялике перебираемся в Турцию, плывем дальше и открываем в Яффе филателистическое общество, становимся страшно богаты, я делаюсь эфиопским шаманом и нахожу способ оживлять людей с помощью «Явы».
Еще я думаю, что, если бы я был, если бы я был, если бы я был, если бы я был смелым, я бы стал афроамериканцем. Я бы пришел в клинику и сказал: «Я хочу быть черным. Я хочу быть как Эдвин Старр. Сделайте мне такой нос и такие скулы». И прежде чем началась операция, я понял, что не хирург, а Лева трясет меня за плечо, моря нет – только соленый от моря спальник.
Лева, когда я спал, смотрел телевизор, последние ночи он смотрел его все время, и, хотя наш телевизор был черно-белым и из-за оторванной антенны изображение в нем ходило волнами, Лева увидел, что случилось. Это была ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое, террористы только что выпустили пятнадцать детей и еще несколько человек. Всю эту и следующую ночь мы смотрели на то, как дрожит черно-белое изображение, и слушали голос диктора.
В ночь на двадцать шестое я снова видел море, и Лева снова растолкал меня, в пять утра был штурм. В шесть мы услышали, как дворники за окном начали собирать граблями листья.
В восемь Лева выбросил телевизор с балкона, на котором стояли сломанные стулья, лежали старые журналы, покрытые заплесневевшим ковром.
3.20
Сейчас Иона нальет, и я пойду к себе. У Ионы работает радиоточка «Россия всегда»: у бара почти никто не сидит, а ему за смену осточертела музыка, идущая по кругу – разрешенный набор всегда один. И теперь он слушает новости.
Энергичный голос быстро говорит: «Центр Москвы атакуют экзотические моллюски. Улицу Параллельную буквально заполонили гигантские желтые слизни, они размножаются с бешеной скоростью. “Он огромный!” – говорит потомственная москвичка».
– Это Среда синхрон записал, – тихо говорю я.
– Чего?
– Мой бывший коллега по «России», Среда. В своих записях он всегда ставит легкое шипение.
Бармен Иона – жердь. Высоченный, узкий и устрашающе крепкий. Его тело подражает его имени. Он напоминает героя из фильма, откуда – помнишь? – фразы «дятлы дороги» и «она – сам секс». У Ионы такие же вмятины во лбу и такая же лютая улыбочка. Иона из Уфы и постоянно грозится «вернуться в Россию из этой вашей ебаной Москвы». Он киноман. Он любит старый американский нуар, экспрессионистское немое кино и еще отдельно «Славных парней», которых знает наизусть.
Да, Иона – жердь. Когда он выпрямлялся у бара, то мог закрыть первые десять полок, выше него только джины, которые никто никогда не берет. Он мой главный собеседник, коллега и собутыльник уже сто лет, с тех пор как я работаю в «Пропилеях». Я здесь звукорежиссер и почасовик на подхвате – разгрузить машину с продуктами, постоять за баром, чего-нибудь состряпать. Мы с Ионой странная пара: