Настоящая книга. Антология. Юрий Владимирович Харитонов
но ответа всё не было.
В конце концов Белов настолько разволновался, что трясся мелкой дрожью, но продолжал стоять на носочках и вглядываться в пеструю тень под раскачивающимися березами и елями. Матери, кажется, нигде уже не было…
Хотя…
Тимофей вроде разглядел чей-то тёмный силуэт, и сердце пацана радостно забилось. Он не устоял на месте и быстро засеменил меж оградок, стараясь не смотреть на фотографии мертвых. Всего-то: метров пятьдесят прямо, потом перейти в ряд слева у памятника с женщиной с крыльями, потом еще столько же, а там, скорее всего, можно свернуть на прямую до могилки, у которой остановилась мать. И Тимке было уже все равно, что там похоронен злейший и ужаснейший человек. Главное взять мать за руку и не отпускать, пока они не придут домой.
Зрение ребенка сузилось, глазные яблоки, словно сведенные судорогой, не двигались. Просто Тим не желал видеть унылые фотографии давно сгинувших людей. Ему почему-то все они казались страшными. Может из-за отца, и старой детской травмы, когда ребенок целый день провел рядом с покойником, или из-за отчима, который и живой-то был страшен, а вот с мертвым Тимке встречаться не хотелось. Мальчику казалось, что восстань умерший Виктор из могилы, то непременно попытается найти пасынка и отомстить за его испуг и что не смог позвать на помощь.
Что-то резко схватило за руку, отчего сердце застучало с удвоенной силой, а Тимка подпрыгнул и чуть не заорал, но ему удалось пересилить страх и обернуться. Кривой ржавый болт на старой, очевидно, заброшенной оградке зацепился за рукав футболки. Всего-то…
Но мальчику было не до смеха. Он с силой выдохнул воздух из сведенных судорогой лёгких. Хорошо, что не забыл, как дышать! И попытался снять ткань с необычного крючка. Неизвестно зачем, но в этот миг он посмотрел на заброшенную могилку, которую увековечил треснутый пополам памятник. И тут же вновь забыл, как дышать. Застыл и крикнул назад:
– Мам! Ты здесь? – и с остервенением стал рвать футболку, лишь бы соскочить с крючка. Со старой давно поблёклой фотографии на него смотрела его же мать!
– Ма-а-ам! – надрывался ребенок. – Хватит уже! Пошли отсюда!
Но никто не ответил. С жутким треском, разогнавшим пугающую кладбищенскую тишину, футболка порвалась, и Тимка опрометью бросился к темному силуэту под сенью деревьев.
– Ма-а-ам! – кричал он. – Давай уже! Собирайся! Пошли отсюда!
Но мать не отвечала. Её темная фигура недвижимо стояла меж оградок, словно женщина погрузилась в транс от воспоминаний, некогда украшавших ее жизнь.
– Мам! Ма-а-ам! – Тимка наконец добежал до могилки, радом с которой стояла темная фигура, и скороговоркой выпалил все, что думает, пытаясь рассмотреть фотку на памятнике. Ему уже было все равно, что с фотографии может смотреть отчим. – Пошли домой. Тут страшно! Тут как-то неправильно! Пошли! Ну, ма-а-ам!
И тут Белов различил, кто изображён на фотографии. Волосы встали дыбом, а конечности застыли, сама возможность двинуть рукой или ногой, казалось,