Скандал столетия. Габриэль Гарсиа Маркес

      – Нет, ничего нет. Помнишь, мы с тобой в понедельник съели последнюю горстку фасоли.

      И потом, боясь, как бы мужчина не услышал их, снова взглянули на стол, но увидели только тьму – ни стола, ни мужчины. Но они знали, что мужчина – там, невидимый, рядом с догоревшей лампой. Знали, что он не покинет дом, пока не кончится дождь, и что в темноте комната съежилась, и нет ничего странного в том, что он их услышал.

      Дом Буэндиа

      (наброски к роману)

      В доме свежо, влажно по ночам, даже летом. Он стоит на севере, в конце единственной улицы селения, на высоком, крепком бетонном фундаменте. Крыльцо приподнятое, лестницы нет; видно сразу, что в просторной зале мало мебели; два окна от пола до потолка выходят на улицу, вот единственное, что выделяет этот дом среди прочих домов селения. Никто не припомнит, чтобы двери в течение дня бывали закрыты. Никто не припомнит, чтобы четыре плетеных кресла-качалки стояли в других местах или в другом положении: они расставлены квадратом, посередине залы, утратив, кажется, способность предоставлять отдых и став теперь простым бесполезным украшением. Теперь в углу стоит граммофон, рядом с увечной девочкой. Но раньше, в первые годы века, дом был тихим, скорбным; возможно, самым тихим и скорбным в селении, с этой огромной залой, занятой лишь четырьмя […] (теперь над шкафчиком для кувшинов – фильтровальный камень, замшелый) в углу, противоположном тому, где сидит девочка.

      По одну и другую сторону от двери, ведущей в единственную спальню, висят два старинных портрета, перетянутых траурной лентой. Сам воздух в зале несет в себе некую суровость, холодную, но элементарную и здоровую, как узелок с подвенечным платьем, что раскачивается над дверью в спальню, или сухая ветка алоэ, украшающая изнутри входную дверь.

      Когда Аурелиано Буэндиа вернулся в селение, гражданская война уже закончилась. От тяжкого паломничества новоиспеченному полковнику вроде бы ничего не досталось. Разве что военное звание и смутное неосознанное чувство беды. Но также и половина смерти последнего Буэндиа, и полный голодный паек. Еще тоска по домашнему быту и желание иметь жилище спокойное, мирное, без войны, чтобы через высоко поднятое крыльцо проникало солнце, а в патио висел гамак между двух столбов.