Думы Бэрга. Николай Викторович Панов
и открыл глаза на то, как его убивают антибиотиком. В результате чего начинает развиваться онкология. Рассказала о том, как внимала она каждому произнесенному им слову. Буквально «в рот ему глядела». Не представляла жизни без него, без его науки. Как выдержала высокую, аж тридцать девять и пять, температуру целую неделю! Это после того, когда поняла, что если она не выдержит ее, то у нее начнется рак. Медики на этот счет хорошенько постарались, пичкая ее антибиотиками. И это тогда, когда ее положили в стационар, обнаружив пневмонию. А родные что, только руками развели! И лежала она дура дурой в стационаре, в теплые майские дни. А бабка всегда говорила одно и тоже, что, мол, ну надо же воспаление легких лечить. Ах, бабка, бабка! Одно слово – медикаментозно-коматозное существо, полусумасшедшая. Сколько Нэя от нее натерпелась. Не напишешь. Одно слово – «Баушка!» Именно баушка, а не бабушка! А была еще двоюродная бабушка, так та все время ей на мозги давила, когда видела, как Нэя пытается влезть в шортики:
– Ну ты ведь девочка!
Правда, Нэя уже научилась немного «скалить зубы»:
– И что мне теперь, одуванчиками в туалет ходить?
– Причем тут это, – слегка бренчащим голосом говорила старуха, – ээээ, просто эээ… ты девочка. Эээ… юбочка. Эээ… платьице. Эээ… так надо.
– Ну а если джинсики?
– Эээ… в джинсах тем более нельзя, – проговаривала старуха.
– Это почему? – не унималась Нэя, готовясь услышать коронный ответ.
– Эээ… они только для «зассых». В них только «зассыхи» ходят. Эээ… как увидишь в брюках, эээ… «зассыха». Слушай меня. Тетю Шуру. Тетя Шура плохого не пожелает.
С этими, еле выговоренными словами, старуха уходила прочь. Нэя, смотря ей вслед, думала: «Все хочешь, чтобы все по-твоему было. Не выйдет!». Нэя любила дискач. Любила резвиться. Только когда пришла она к учителю, все было хорошо, но потом оказалась действительно как в тюрьме. Нэя вздохнула:
– А вот теперь его нет. Не потому, что он умер, а потому что…
– Сбежал как трус с тонущего корабля! – произнесла Изода. – Теперь многие говорят о вреде антибиотика, и этот твой учитель, как ты говоришь, далеко не панацея!
– Но ведь поначалу было все хорошо! Почему он так со мной поступил? – чуть не плача произнесла Нэя.
– Да потому, что он испугался! Вот почему! Все весьма просто. Да и потом, он и сам решил, что ты теперь можешь обходиться и без него, – ответила Изода.
– Только не называй его трусом. Он хороший. Я его знаю больше тебя, – проговорила Нэя.
– Хорошо, не буду, – произнесла Изода, – только ответь мне на один вопрос. Такой маленький-маленький. С каких это радостей он назначил тебе быть послушной ему?
– Не знаю, – ответила Нэя, – может хотел укрыть меня от невзгод, от ошибок?
– Да?! – лицо Изоды аж вытянулось от изумления, – А титькой он тебя случайно не собирался кормить?
Нэя только вздохнула.
– Вот что, хорошая моя, а теперь слушай сюда, если, конечно, это тебе