Дело крестьянской жены Катерины Ивановой (История о том, как одна баба дело государево решила). Екатерина Константиновна Гликен
нному, – «большие неподвижные глаза, вздернутый нос и всегда полуоткрытый рот; при этом он был сплетник перваго сорта». Между тем Салтыков был не только камергером государыни Елисавет, но и состоял в родстве с императорской фамилией, стало быть распространять таковые о нем суждения не полагалось. Если бы не один удивительный случай, наделавший, впрочем, в то самое время много шуму.
Был он уличен в одном нехорошем деле. Впрочем, нехороших дел за ним водилось немало, однако, в этот раз означенный господин, кажется, перешёл черту. Занятие, за коим застали его доверенные люди, было таково: «имея в горсти своей некий порошок, у дверей из залы в галереи, по пути следования Государыни, оный розсыпал».
Ворожбу, а это была именно она, измыслил Петр Васильевич Салтыков для привлечения милости Государыни, а значит, диавольские козни чинил противу самой императрицы, что составляло прямую угрозу государственному строю. И как сей дерзнул такое сотворить, многим умам непостижимым казалось. Указом Ея Величества Елизаветы за содеянное и доказанное полагалась смертная казнь сожжением.
Но, как говорилось, Салтыковы приходились сродни Ея Императорскому величию, а значит, обошлись с ними довольно легко и тайно. Чего не скажешь о тех, кого он привлекал для пособничества в волшебстве. А взяты им к участию в непотребстве были многие. Слуги Салтыкова изыскивали по России верных чародеев, кои обещали сотворить два срамных дела: уморить жену и привлечь милость Государыни Елизаветы Петровны с тем, чтобы отпроситься в Москву. За второй надобностью камергер Ея Императорского не побрезговал самолично посещать дворника с Литейной улицы, сына великолукского дьячка, почитавшегося за чародея, о коем, с его собственных дворничьих слов было известно, что он своею непотребною персоной в Зимний Дворец ко многим по их просьбам хаживает. Тот дворник и дал ему порошок, с которым и уличен, по донесению упрвляющего имениями, был в царственных покоях Петр Васильевич, и которое волшебное средство надлежало, со слов волшебника, не позже, чем в три дня рассыпать по ходу Государыни, ежели желает ее милости. Будто бы, как только Государыня переступит через то снадобье, так сразу благоволить к камергеру начнет.
Названные за чародеев лица, помощники камергера, сысканы были по Великороссии и Малороссии и доставлены для допросов. Тот самый ворожей с Литейного так и не покинул застенок, несмотря на то, что в Зимнем Дворце, по его уверениям, принят весьма ласково бывал. Впрочем, по ходу дела выяснились и еще обстоятельства удивительнейшие, которые четко указывали на одно: при дворе даже в самую спальню Ея Величества волшебство проникало. Чего стоит одна история с мантильей, которая вдруг надобна стала Елизавете Петровне. Оную искав, найти и доставить ей не могли. С тем же Императрица обратилась с указанием искать накидку в подушках изголовья. По той надобности любимая камерфрау Ея Величества руку под подушки и сунула, добыв, однако оттуда вовсе не мантилью, а колтун оборванных волос. Стремительно последовал приказ перетряхнуть все подушки и матрацы, в результате таких поисков обнаружена была на кровати и бумага, в которую чьей-то суеверной рукой положен был корешок, обмотанный также волосами. Общая догадка на всех заходила по дворцу: кто-то во дворце колдовал. Заподозрена была фаворитка Ея Императорского, от которой, впрочем, ожидали гораздо больших успехов и которую побаивались, зная о том, что недовольство свое она непременно выразит Императрице, а сие губительно может отразиться не только на карьере, но и на жизни придворных. Семья фаворитки по усмотрению в колдовстве была арестована. Впрочем, муж оной не стал дожидаться дыбы и застенок, а перерезал горло от уха до уха. Фаворитка призналась, что решилась на такую дерзость, чтобы удержать милость императрицы к себе, сознавшись еще и в том, что подкладывала в вино, назначенное к Елизавете Петровне, крупинки четверговой соли, всё с той же целью.
На какие дерзости только не решались ради милости Ея Императорского. Петр Васильевич, до того, как пойман был с порошком, лепил воск под нательный крест, носил под пяткой заговоренную траву. Однако, ничего не помогало.
Вспомнив об этом, Александр Николаевич усмехнулся. Личное государыни Елизаветы участие в деле Ея камергера обеспечили Александру Николаевичу высочайшее доверие и продвижение по службе. И, хотя теперь указом государя Петра III, названная общественная институция была упразднена, однако Александр Николаевич нашел себе место и в заново учрежденной Тайной Экспедиции. Дела были всё те же, хотя теперь ему доставались размахом поменьше, а опыт расследования духовных преступлений на дороге, как известно, не лежит. По всему выходило: без Александра Николаевича – никуда.
В те поры, как случилась оказия с Петром Васильевичем Салтыковым, с розыском Александру Николаевичу выпало побывать в Ярославской губернии, в крепких объятиях тамошней хозяйки, из обедневшего, но достойного рода, письмо которой вот уж сутки не давало ему покоя.
Александр Николаевич закрыл глаза. Ему живо припомнился их выезд на охоту. Она, в английской амазонке, голубой с серебром, отделанной хрустальными пуговицами, сверкающими как настоящие бриллианты, раскрасневшаяся, гнала вперед свою каурую кобылу. Он, едва поспевающий за ней, восхищенный и раззадоренный погоней…
Впрочем,