Шелуха на чешуе. Антология беличьей поэзии. Калеб Николаевич Орхе
/p>
В этой книжке собрались не то чтоб самые достойные за надцать лет, но те, что, когтисто растопырились в дверном проеме и наотрез отказались покидать черновой сборник. Не вышло послушаться старшего товарища и раскидать ворох из сотни тварей до впятеро меньшего. А ведь не раз по ходу выбраковки вспоминал древних: «Большая книга – большое зло», что уж говорить о куче стихов.
«Шелуха на чешуе» должна, просто обязана поставить точку – в раннем, предыдущем, доисторическом. Через точку ляжет черта отделяющая, чтобы я мог дальше – не обязательно лучше, хотя хотелось бы, но уже более идейно.
Я не стремлюсь быть понятым, хотя, безусловно, хочу быть прочитанным. Пишущие на скорлупках имеют право быть свободными в своем творчестве.
Мне по душе слова Роберта Грейвса: «Чтобы с абсолютной ясностью мыслить поэтически, нужно избавиться от интеллектуального бремени, включая все догматические доктринальные предубеждения: членство в политической партии, или религиозной секте, или литературной школе деформирует поэтическое чувство и вносит что-то чужеродное и деструктивное в магический круг, очерченный прутом рябины, ореха или ивы, которым поэт отделяет себя от всего ради поэтического действа. Поэт должен любой ценой добиться социальной и интеллектуальной независимости, научиться мифологическому мышлению наравне с рациональным, никогда не удивляться даже самым Фантастическим существам, которые входят в круг, ибо они приходят, чтобы их спрашивали, а не чтобы напугать».
Такая книга бегущего ручья. Закончена благополучно в Ясеневе, где всё, кажется, и начиналось.
Omen
Тащат грязь весенние потоки,
Распустились птицы и зверьки.
Гвоздь украла синяя сорока —
Вынула у бога из руки.
Мнится ей, гнездо не очень прочно.
Делом с головой поглощена,
Бьет сорока звонким молоточком
С самого утра и дотемна.
Желуди в когтистых лапах стиснув,
Смотрит из соседнего дупла
Рыжий и задумчивый антихрист
На стигмат соснового ствола.
Лиса
Мыши прятались под снегом —
Драгоценным покрывалом,
Рыли норы для ночлега.
Там, под снегом, их – навалом.
Я попробую собрать их,
Помышкую по сугробам.
Из-под снега шлют проклятья.
Тише, братья, хватит злобы.
Обожгу своим дыханьем
Листья мерзлые, валежник.
Тише, вредные созданья,
Рядом с вами спит подснежник.
Сова
Накрой меня крылом, сова,
Зажги глаза огнём янтарным,
Плесни в стакан немного праны,
И я скажу тебе слова.
Не снять, не сжечь проклятых перьев,
Твой клюв навеки будет клюв,
Мне быть до смерти с этой стервой
И не побыть с тобой в раю.
Мне не летать в деревьях лунных,
Не думать птичьим языком,
Я золотые счастья струны
Задел случайно, рукавом.
Накрой меня крылом, сова,
Давай еще побудем вместе.
Я не могу тебе спеть песню,
Но я скажу тебе слова.
Кролыбельная
Морды и усы белее мела,
Кролики крадутся в дом несмело:
В тапках, чтоб ни звука от когтей,
Ищут человеческих детей.
В форточку ушастые пролезли,
В лапах черенки опасных лезвий.
За комодом сгрудились, шурша
Копьями сухого камыша.
Слышишь за стеной возню и шорох? —
Шепчется пушистых тварей ворох.
Мелкой дробью бьются их сердца,
Звери будут драться до конца.
Первый прыгнет храбрый и кусачий
Кроличий вожак в плаще кошачьем.
На подушке рваной прядь волос —
Кролик в простыне тебя унес.
Травосталось
Осталось в шляпе немного зайцев,
Как кот наплакал косых осталось.
Осталось их – сосчитать по пальцам,
И давят