В стране слепых я слишком зрячий, или Королевство кривых. Татьяна Вячеславовна Иванько
все. Для меня это дополнительный кайф, Гоги, все хотят, а я имею.
– Так-то оно так, но только и она на него вытаращила глаза. Как будто знает. Или…
Я посмотрел на Гоги, не понимая его замешательства и даже смущения.
– Ну и что, Гоги?! Она живёт в этом городе, она и раньше бывала здесь, почему ей кого-то не знать? Ты говорил, у Крестов с каким-то говорила тоже.
– Ну да… там… тоже, конечно, непорядок пацаны допустили, но на улице, да ещё у тюрьмы, насильно тёлку в машину запихивать… Но, понимаешь, там она в обморок не падала.
– Обморок? – удивился я.
Даже для какого-нибудь девятнадцатого века в обмороки при виде мужчин падать, это чересчур, а уж теперь… И, тем более, Таня не из этих истеричных куколок, изображающих Бог знает что, что в кино видели. Если это и правда был обморок, то…
– Она нездорова, Гоги, вот и… не выходила на улицу неделю, что ты хочешь? – сказал я и обошел его, направляясь к номеру.
– Да-да, Макс, всё так, а только… Разводит тебя эта тёлка на что-то. А сама хвост по ветру держит. Мы пошли за тем, что тут глаза пялил, что с ним был, сказал, иностранец, а только в «Англетере», где он живёт, нам вполне русское имя назвали. Марков Александр. И кто он и что, пока мы не выяснили. Ну, правда… времени мало было. Но ищем. Подозрительно. Чего врать, что иностранец, если он русский? Что скрывают?
Я обернулся к нему.
– Кто этот Марков выяснить к утру, – сказал я.
А потом помолчал и добавил:
– А вот обсуждать мою тёлку забудь, ни при мне, ни тем более без меня. Понял? – я приблизился к самому его носу. – Это всё равно, что ты ко мне в штаны залез, яйца мои взвесить. Хочешь мои яйца взвесить?!
Я говорил очень тихо, но я знаю, что он всё слышал.
Гоги в ужасе отшатнулся, поняв, что вторгся в запретную зону, а за это может быть страшное наказание.
– Нет, Макс… что ты…
Я кивнул и продолжил:
– К девяти, всё, что нароете об этом Маркове и о том, что был у Крестов доложить. Понял?
– Да… Да-да, конечно… конечно…
– Вот и хорошо. Вот и… славно, – сказал я, входя в свой номер.
Увидев Фомку, я сделал ему знак убраться.
– Таня где?
Фомка кивнул на закрытую дверь спальни.
– Я… Макс, я только сказать хотел… – он замешкался у двери.
– Сказали уж, иди.
– Да я не то…
– Иди, говорю, – нетерпеливо повторил я.
– Макс…
– Завтра, Фом. Утром увидимся, – сказал я, снимая пальто.
Хорошо бы в душ, конечно, но злость и нетерпение владели мной. Я открыл дверь в спальню, настольная лампа включена на одной из прикроватных тумбочек, так что хорошо видно и Таню, и всю кровать. Похоже, Таня заснула в своём пеньюаре после ванны, я не видел её в нём, она не ходила при мне, а вот на крючке в ванной видел, прикасался даже – тончайшего атласного шёлка с кружевом. Ну и отлично…
Больше ждать я не стану. Напряжение, подогреваемое со всех сторон, рассеялось бы без следа, тем более что Таня разболелась, и всё отступило, и моя злость