Австро-Венгрия: судьба империи. Андрей Шарый
миллионов подданных императора-короля распад его страны обернулся личной трагедией. Центробежные тенденции – притом что национализм представлял собой естественную угрозу общему государству – до поры до времени уравновешивались в Австро-Венгрии центростремительными процессами.
Нам, родившимся и выросшим в XX веке, естественным кажется существование национальных государств, принцип ein Land – ein Volk[4], хотя в действительности это правило соблюдается далеко не всегда: достаточно взглянуть на Испанию, Швейцарию, Бельгию или Россию. История монархии Габсбургов напоминает: нации, национализм, национальные государства – не данный раз и навсегда порядок вещей, а всего лишь исторические явления, имеющие начало и конец. Существуют и альтернативные модели государственно-политического устройства, позволяющие интегрировать большие пространства с выгодой для их обитателей – вне зависимости от языка, религии или обычаев. В последние полвека такую модель не без успеха пытается выстроить Европейский союз – и неудивительно, что в его столицах все чаще вспоминают об опыте Габсбургов и их историческом деле.
Оглядываясь в XX столетие, первая большая война которого наряду еще с тремя империями (в их числе Российской) погубила Австро-Венгрию, заметим: для народов Центральной Европы столетие без Габсбургов оказалось не более, а скорее куда менее счастливым, чем столетия “под Габсбургами”. Один историк сказал об этом так: “Падение многовековой монархии привело к воцарению убийственных форм национализма и бессмысленных революций, заменивших гибкие и гармонические политические сообщества искусственными объединениями народов”. Один писатель оказался эмоциональнее историка (как, впрочем, и пристало его ремеслу): “Во времена этой империи еще не было безразлично, жив или умер человек. Все, что росло, требовало много времени для произрастания, и всему, что разрушалось, требовалось долгое время, чтобы быть забытым. Все существовавшее оставляло свой след, и люди жили воспоминаниями, как теперь живут умением быстро и навсегда забывать”. Неспешность и умеренность, особенно если судить мерками сегодняшнего дня, значились среди главных добродетелей габсбургского государства. Неспешность (понимаемая как медлительность) и умеренность (трактуемая как неспособность первенствовать) оказались в числе основных причин, это государство уничтоживших.
Конечно, любой желающий найдет, что противопоставить ностальгическим воспоминаниям о стране, которую никому и никогда не вернуть. Критики габсбургского опыта весьма многочисленны. Десяткам знаменитых умов дунайская монархия, обычно олицетворяемая ее предпоследним престарелым императором, казалась символом державной дряхлости, мировым недоразумением, карикатурой на современное государство. “Австрия была имперской организацией, а не страной”, – убеждал читателей видный британский историк Алан Дж. П. Тэйлор. Ему в романе-эпопее “Человек без свойств”
“Одна страна – один народ” (