Властелин 4. Мы наш мы новый мир построим. Сергей Николаевич Дергунов
революции нужны четыре условия. Первое, без чего революция обречена на провал – это идея, способная завладеть умами людских масс. Всех тех, кто будет впоследствии на баррикадах защищать свои идеалы. Свобода, равенство и братство – вот та идея, за которую простые французы шли на смерть. Второе, нужен передовой отряд революции, те, кто должен повсеместно нести идею революции в массы, агитировать народ идти на баррикады, воплощать в жизнь план революции. В Франции эту роль исполнили масонские ложи.
– Масонские ложи? Никогда о них не слышал.
– Потому и не слышали, что это тайные организации. Хотя в России их множество. Кстати, кем вам приходится Александр Муравьев?
– Дальний родственник.
– Но вы с ним знакомы?
– Да, мы учились в одном университете. Правда, когда я туда поступил, он уже заканчивал обучение.
– Я сам посвящал его в очередную степень мастера. По-вашему, по армейскому это что-то вроде бригадного генерала. Я могу дать рекомендательное письмо к нему, и он вам поможет в вопросе тайных организаций. Хотите?
– Конечно!
– Тогда я продолжу. Третье, нужен мозг революции, орган, который составляет и при необходимости корректирует планы. И последнее. Все, что я перечислил выше не имеет никакого смысла до тех пор, пока существующая власть не потеряла способности управлять армией, полицией и жандармским корпусом.
– Простите, но разве у короля в 1789 году не осталось верных ему войск?
– В том и дело, что почти не осталось! Король прозевал момент, когда Генеральные штаты превратились в Учредительное собрание и одним из первых декретов взяли на себя вопросы войны и мира. С этим декретом наши Комитеты, преобразованные из масонских лож, прошли по частям королевской армии и переподчинили их себе. Верными королю остались несколько частей да несколько сотен офицеров, не пожелавших нарушить присягу королю.
– В таком случае, в России никогда не будет революции. Армия любит императора.
– Ну, императоры не вечны…
Никита понял так, что до смерти Александра революция в России невозможна. И это его никак не устраивало. Александр еще молод и вполне может править еще лет сорок-пятьдесят. Это сколько ж лет будет ему, Никите Муравьеву через сорок лет? Пятьдесят девять! Уже глубокий старик. Зачем ему в таком возрасте будет революция?
Чтобы скрыть свое разочарование, Никита спросил:
– Скажите, мсье Сийес, а правду говорят, что мозгом революции были вы?
– Скорее я был орудием мозга. Хотя… нас всех можно назвать орудиями мозга. Ладно, засиделся я у вас, герцог. Мне пора.
Когда Сийес ушел, Муравьев спросил Коленкура:
– Вот вы говорили, ваша светлость, что Сийес был серым кардиналом революции…
– Я говорил, что есть такие слухи.
– Пусть слухи. Но не на пустом месте же они возникли… Мне интересно, как такое вообще было возможно? Ведь ему во время революции было лет 13-15.
– Ха-ха, – рассмеялся Коленкур, – с чего вы так решили?
– Ему сейчас около сорока, по крайней мере,