Я ненавидел тебя…. Ирина Берсенёва
и правда, уже семь часов! Но как не хотелось уходить. Алевтина Фёдоровна приготовила отличное жаркое. Мы с ней накрыли на стол, конечно, говорили без конца. Она прекрасная собеседница, хотя ей уже семьдесят! Но ведь голова у неё совсем ясная, она помнит всё. Хотела бы я быть такой же в её возрасте.
– Мам, ты будешь лучше!
– Надеюсь на это. Но у меня постоянно происходят скачки давления и часто боли в области сердца. А Алевтина Фёдоровна ни на что не жалуется.
– Это не значит, что у неё ничего не болит.
– Не знаю.
– Чем вы ещё занимались?
– Мы повели детей гулять в парк. Они познакомились с ребятами и играли с ними. Дети такие милые, общительные, им всё интересно. А мы сели на скамейку и снова разговаривали.
– О чём? – устало вздохнула Варвара, поднимаясь с кресла и разминая затёкшие ноги.
– Неужели нам не о чем поговорить? – Инна Ивановна наконец разделась и вошла в комнату. – Вспоминали прошлое. Алевтина Фёдоровна родилась в 1947 году. Представляешь себе? У неё столько воспоминаний. Родители познакомились на войне, а потом случайно, уже после Победы, встретились в Омске, там и стали жить. Родили двух дочерей и сына, который умер в младенчестве. После смерти родителей в 1970 году Алевтина Фёдоровна переехала сюда вместе с сестрой. Личная жизнь её не сложилась. Когда Славочка родился, ей было тридцать пять лет. Она сразу же взяла племянника к себе.
– Зачем?
– Помогала сестре, которая должна была выйти на работу почти сразу после родов. Ты же помнишь его маму, Варя? Она работала в нашей больнице гинекологом, Марина Фёдоровна Овалова! Прекрасная, благородная профессия, особенно в маленьком городе, как наш, где всегда не хватает хороших врачей.
Варвара побледнела и бросила на Инну Ивановну недоверчивый взгляд. Но лицо у той ничего не выражало, только губы оттопыривались как-то странно, брови страдальчески нахмурились. Пришлось откашляться, но голос всё равно опустился до шёпота.
– Я прекрасно знаю, где она работала.
– Да, да. У Марины Фёдоровны было много работы, один выходной в неделю. Бедная, она отсыпалась в этот единственный свободный день, и у неё было мало времени для сына, которого она очень любила. А после смерти мужа стало ещё тяжелее. Поэтому помощь Алевтины Фёдоровны неоценима.
Повисла пауза, во время которой Инна Ивановна налила себя чашку чая. Варвара опустила голову. Что она почувствовала, когда зашёл этот разговор? Ничего. Даже пустоты нет. Пустота с годами заполнилась, заросла сорняками. Чтобы оголить память, нужно вырвать их с корнем. Но Варвара не хотела этого делать. Как хотелось обидеться на маму. «Бедная Марина Фёдоровна!» Разве можно применять к этой женщине слово «бедная»? Разве надо жалеть её?
– Я не понимаю, для чего ты начала этот разговор.
– Да я ничего! Просто передаю слова Алевтины Фёдоровны. Она так скорбит по своей сестре. И мне её невероятно жаль. Мы разговаривали про её нелёгкую жизнь, вот и всё.
– А что Юля? – Варвара попыталась перевести