Пуговицы. Ида Мартин
свалила. – Подыхаю жрать хочу. Кто со мной в ТЦ?
С тем, что теперь странно идти на уроки, согласились все.
– Принесешь мои вещи, – попросила Лиза, – я вас на крыльце подожду.
Пока я переодевалась, только и думала, что о трупе. Неприятное зрелище, омерзительное. От одной мысли, что человек превращается в вонючую, тошнотворную гниль, делалось жутко.
Забрав Лизину сумку, я спустилась вниз и возле столовой рядом с умывальниками заметила Томаша. Облокотившись обеими руками о раковину, он стоял спиной ко мне. Я остановилась.
Слава Томаш пришел к нам в десятый, и все девчонки тут же в него влюбились: новый, красивый, таинственный парень, как в фильмах показывают.
Спокойный, умный, аккуратный, с лицом, которое смело можно было выкладывать в раздел «эстетика парней», и фигурой даже лучше, чем у Фила, а тот у нас считался чуть ли не Аполлоном.
Мне Томаш тоже понравился, но обычно парни сами влюблялись в меня, а у меня при всем желании влюбиться по-настоящему не получалось, так что я не придала этому значения до тех пор, пока неожиданно Томаш не подкатил ко мне сам.
Действовал он осторожно и ненавязчиво: сначала мы переписывались, а потом он недели две провожал меня до дома, развлекая историями о прежней школе где-то в Подмосковье, рассказами об искусстве, в котором он, видимо, неплохо разбирался, о детских путешествиях с мамой-художницей.
Слава не только выглядел взрослее большинства моих одноклассников, но и разговаривал, рассуждал и вел себя по-взрослому. И все же – в этом я уже призналась себе намного позже – меня захватили вовсе не его взрослость и умные разговоры, которые я слушала вполуха, и даже не ореол загадочности. Будь Томаш таким же недалеким, как Фил, или таким же скучным, как Липатов, или нервным, как Бэзил, будь он хоть глухонемым или аутистом, как Женечка, для меня бы это не имело никакого значения. С самого начала мое увлечение им было абсолютно примитивным, плоским и до неприличия физиологичным. Каждый день я надеялась, что он вот-вот обнимет меня, поцелует и можно будет уже не стесняться своих чувств.
Однако Томаш тянул. И мне, с моей природной нетерпеливостью, стоило либо уже перейти в наступление, либо прекратить это странное общение, но я лишь малодушно ждала, пока внезапно в один момент он не потерял ко мне интерес. Перестал писать, провожать и даже тайком поглядывать. Несколько дней под колкие насмешки Бэзила я надеялась, что он одумается или объяснит причину столь резкой перемены, но оправдываться Томаш не собирался, обращая на меня внимания не больше, чем на школьные стены.
Теряясь в догадках и чувствуя себя униженной, я спросила Томаша: «Что происходит?» Выражение его лица после этого вопроса я, наверное, никогда не забуду.
Он посмотрел с таким искренним недоумением, что я растерялась, ведь по большому счету предъявить мне было нечего: мы ни о чем не договаривались, ни в чем друг другу не признавались и даже не целовались.
– Ты о чем?
Не придумав ничего лучше, я открыла в телефоне нашу переписку и показала, тогда он, в свою очередь, открыл свой телефон, и я увидела пустоту: ни одного сообщения ни от меня, ни от него.