Ватага. Император: Император. Освободитель. Сюзерен. Мятеж. Александр Прозоров
ничего определенного на этот вопрос не отвечали, говорили лишь, что отец настоятель уехал куда-то с братом Поджо Браччолини, чуть ли не в Рим… К Иоанну двадцать третьему, что ли? Так этого папу мало кто признавал… тем более Браччолини тайно поддерживал совершенно другого кандидата на пост понтифика. Может, потому и поехали? Именно к тому кардиналу… как его? Колонна. Да! Оддоне Колонна – именно так.
Так-то оно так, однако… Однако узнику вновь привиделся тот же сон – с пылающими кострами, и это, несомненно, было видение, дар, возвращенный юной колдуньей Мартой Носке! Выходило, что все шло к аутодафе. Быть сожженным вместе с Яном Гусом, конечно, весьма почетно, но Вожников на тот свет не особенно торопился – много еще оставалось самых неотложных дел.
А следовательно – нужно было немедленно действовать, что-то придумать, как-то выбраться… Впрочем, и раньше-то охрана мух не ловила, а уж теперь и подавно. Особенно при новом аббате, назначенном местным епископом буквально вчера! Эту новость принес послушник, не Конрад Минц, другой – молодой краснощекий парень, кстати – досужий сплетник, из тех, кого хлебом не корми, а дай поведать что-нибудь этакое – звали его, кажется, Макс… или Мартин… как-то так.
– Вот как? – удивился узник. – У вас теперь новый настоятель! А старый где?
Макс – или Мартин – в ужасе округлил глаза:
– Говорят… он еретик!
– Еретик?!
– Да! Продал душу дьяволу… вместе с тем итальянским монахом. Сейчас их повсюду ловят.
– Ну и дела-а-а, – покачал головой князь. – Так они сбежали?
– Сбежали, – охотно подтвердил послушник. – Скорее всего – в Аугсбург!
Вожников вскинул глаза:
– Почему именно туда?
– Так тамошний епископ и наш – враги. Горку какую-то не поделили, пастбища – вот и враждуют, давно уже.
На следующий день стало еще хуже – новый аббат не выказывал никакого желания общаться с князем, тем более – приглашать на обед. Мало того! По приказу отца настоятеля в узилище сменилась охрана, всех стражей, которых Егор уже успел неплохо узнать, заменили совершенно другими людьми, разговаривать с узниками им было запрещено под страхом строгой епитимьи.
И все же Вожников пытался поговорить, однако натыкался на полные ненависти взгляды… взгляды фанатиков. Это было плохо, очень плохо… тем более если еще учесть вещий сон… сны!
Всю лично проплаченную вип-узником роскошь – картины, шелковые обои, чернильный прибор и прочее – из камеры убрали, оставив лишь одну свечку, да и ту строго-настрого полагалось тушить с последним звоном колокола.
– А если я не буду тушить? – нагло осведомился Вожников у десятника – здоровенного верзилы с вытянутым, напрочь лишенным малейшего проблеска интеллекта лицом и пустыми глазами.
– Тогда вы будете закованы в цепи, господин Никто, – хмыкнув, отозвался тюремщик. – А свечку у вас и вовсе отберут.
Хлопнула обитая железом дверь, и тяжелый засов вошел в пазы с остервенением и лязгом. Узник улегся на кровати и, услыхав звон колокола, хотел