Леди Клементина Черчилль. Мари Бенедикт
ищет моего совета и полагается на меня в своей кампании и принятии политических решений. Я все меньше волнуюсь насчет желания Вайолет привлечь его внимание, даже когда она подкатывает к нему на публичных мероприятиях, ведь ко мне – не к ней – он обращается за руководством.
Уинстон и эти люди представляются друг другу, и после того как беседа затихает, я говорю:
– Я чрезвычайно уважаю деятельность вашего общества по помощи беднякам и старикам в округе Бристоля.
Уинстон одобрительно кивает, но мужчины удивлены. Моими словами или тем, что я вообще заговорила? Жен политиков редко видят и еще реже слышат. Те, с которыми я встречалась, словно культивировали незаметность, предпочитая компанию равных себе политическим креатурам, с которыми работали их мужья. Но я хочу играть более значительную роль, чем мои предшественницы и современницы, и Уинстон подбадривает меня – нет, требует, чтобы я взяла на себя более высокую роль, какой бы непривычной она ни была.
Какой женой политика я стану после сегодняшнего ланча? Пока я обдумываю варианты, а мужчины обсуждают логистику, я вижу молодую женщину, которая целенаправленно идет по перрону. Она одета в форму суфражистки – белую блузку, галстук и черную юбку, я так сама некогда одевалась, когда работала репетитором французского в Беркхэмстеде. Кажется, она направляется не к какому-то поезду, а к нам. В ее правой руке какой-то длинный, непонятный предмет.
Что она делает? Конечно же, она идет не к нам, а бежит на поезд. Все эти разговоры о суфражистках и их угрозах довели меня до грани. Меня охватывает страх, но я не хочу показаться типичной истеричкой. По крайней мере, мужчины не обеспокоены. Кажется, они даже не замечают эту женщину.
Прежде чем я успеваю привлечь внимание к этой женщине, она бросается к Уинстону. И когда дама взмахивает тем предметом, что был у нее в руке, она выкрикивает:
– Это за всех женщин во всем мире!
Только тогда я осознаю, что у нее в руке плеть. Щелкнув ею в воздухе, женщина умело взмахивает и бьет Уинстона по груди. Когда она снова заносит руку, он пятится.
Неужели никто не поможет? Собирается толпа, но никто не спешит на помощь Уинстону. Мужчины из Якорного общества не двигаются, только ахают. Поначалу и я цепенею от шока, но затем я вижу, что эта женщина – несомненно, суфражистка – теснит Уинстона к перрону, к путям, по которым приближается поезд. И я понимаю, что, если не вмешаюсь, мой муж упадет на рельсы, под поезд.
В действие вступает инстинкт. Я перепрыгиваю через груду багажа, наваленного передо мной, и вклиниваюсь между Уинстоном и этой женщиной. Кончик плети попадает по перрону, не по Уинстону. Суматоха выбивает его из равновесия, и когда он начинает опрокидываться спиной на рельсы, я хватаю его за лацканы и тяну к себе.
Мы держимся друг за друга, пока поезд с шумом мчится мимо, и от этого несколько прядей выбиваются из моей прически. Когда я гляжу в бледно-голубые глаза Уинстона, я вижу, что он смотрит на меня в восхищении.
– Ты спасла меня, Клемми.
Благодарно