Моя жизнь отроду. Николай Алексеевич Назаров
пребывания Колчака в Екатеринбурге летом 1919, он квартировал в одном из домов на улице Мичурина, где был и родной дом отца. И когда Алексей Михайлович попал в плен к колчаковцам, матушка, Александра Иосифовна, ходила на приём к Колчаку просить за освобождение мужа. Адмирал Колчак принял её вполне достойно и учтиво, но в просьбе отказал, объяснив своё решение классовыми непримиримыми разногласиями с революционерами.
Кстати, в то же самое время, колчаковский денщик взял в жёны одну из девушек живших по соседству с ними.
Но колчаковцам не долго удалось царствовать в нашем городе. Окрепшая Красная армия стала побеждать на всех фронтах. Почуяли и наши горе завоеватели свой крах и стали отступать в Сибирь. А за месяц до полного отступления, отправили эшелон пленных в сторону Тобольска. В те трагические дни, мы в последний раз видели нашего отца, уже за решёткой арестантского вагона. до сих пор помню тот день расставания. Мать, в слезах, смотрела в последний раз на отца, а он, на удивление, был бодр и весел. И всё уговаривал матушку, что скоро наступит полная победа и он вернётся к нам. Но этому было не суждено свершиться.
С нашим дорогим любимым отцом больше мы не свиделись. Уже на следующий год, тоже летом, белые были разгромлены и наш город был освобождён. Вслед за фронтом, наша мать, вместе с другими красноармейками, поехали – искать «могилы» наших отцов, по следу, по движению того эшелона военнопленных. И нашли бесценную братскую могилу где-то под Тобольском. По не утверждённым источникам – какой-то эшелон с пленными был загнан в безлюдный глухой тупик, где заключённые гибли от голода, мороза и расстрелов. Так и вошёл в историю наш отец, расстрелянный бело-колчаковцами!
Так мы на половину осиротели. А жизнь всё ухудшалась, чего мы только не наелись в те годы, ели почки от репья, а в мизерный паёк добавляли лебеды. Потом дополнительно стали выдавать колоб, картошка была на вес золота.
Братишке моему, как только исполнилось четырнадцать лет, пошёл работать учеником в паровозное депо и помогал матери немного.. Работа была грязная и тяжелая, но он не сдавался. Мне тогда было примерно семь – восемь лет.
Иван стал комсомольцем, а я уже учился в школе. Когда я учился в первом и втором классах школы, тогда учили ещё «Закон Божий». И когда я увидел попа, который нас учил «Закону Божьему», пьяного в канаве, кажется в пасхальный праздник, просто поразился. Как же может человек говорить о любви к Богу, а сам опуститься до ничтожества? В третьем классе о Боге не было ни звука, а наоборот развёртывалась антирелигиозная работа, которую мы воспринимали гораздо охотнее и активнее. Лично мы, как дети рабочих, были на «седьмом небе» от счастья, что избавились от этой вековой школьной обязательной зубрёжки.
Особенно были счастливы мы – дети, отцы которых сложили головы или ещё борются за Советскую власть. Но проучился я только три зимы.
В основном