Кровь богов. Конн Иггульден
потер лицо руками и почесал завитки черной бороды, отросшей за последние несколько недель.
– Я скажу только одно, – продолжил он, подавив зевок, – прежде чем найду более удобное и спокойное место для сна. После нас не будет никакой новой империи, потому что у нас достаточно богатств, чтобы противостоять любому племени. Мы сотни тысяч платим за людей и миллионы – за мечи и копья во всех наших землях. Кто рискнет бросить вызов, зная, что затем на него обрушится вся мощь Цезаря?
– Для тебя все всегда сводится к деньгам, так, Агриппа? – Глаза Мецената весело блестели. Ему нравилось поддевать здоровяка, и оба они это знали. – Ты по-прежнему мыслишь как сын торговца. Меня это, разумеется, не удивляет. Это у тебя в крови, и с этим ты ничего не можешь поделать, но, хотя в Риме и много купцов, нашу судьбу, наше будущее определяют люди благородного происхождения.
Виспансий фыркнул. Становилось все прохладнее, и он потер свои голые руки.
– Тебя послушать, человек благородного происхождения будет проводить свои дни на солнце, с вином и прекрасными женщинами, – проворчал он.
– Так ты меня слушал! Не понимаю, как ты это делал, все время храпя. Это редкий талант!
Агриппа улыбнулся, и белые зубы сверкнули в его черной бороде.
– Благодари богов, Меценат, за мою кровь, – сказал он. – Такие люди, как мой отец, строили Рим и укрепляли его силу. А те, что вроде тебя, ездили на породистых лошадях и произносили звонкие речи, совсем как Аристотель и Сократ, выступавшие на агоре.
– Я иногда забываю, что ты получил образование, Агриппа. Когда я смотрю на тебя, почему-то вижу неграмотного крестьянина, – огрызнулся Цильний.
– А когда я смотрю на тебя, то думаю, что ты уж как-то слишком любишь мужскую компанию.
Октавиан застонал от этой перебранки. У него кружилась голова, и он потерял счет времени.
– Уймитесь, вы, оба! – велел он. – Думаю, мы съели и выпили все зимние запасы этих крестьян. Извинитесь друг перед другом и присоединяйтесь ко мне за очередным кувшином.
Меценат вскинул брови:
– Ты еще не спишь? Помни, ты проспоришь мне аурей[2], если заснешь или расстанешься с ужином раньше меня. Я чувствую себя очень свежим.
Октавиан молча смотрел на него, дожидаясь, пока его знатный друг сдастся, и тот в конце концов вздохнул:
– Очень хорошо, друг мой. Я извиняюсь за предположение, что череп Агриппы лучше всего использовать в качестве тарана.
– Ты этого не говорил, – покачал головой Октавиан.
– Я так подумал, – ответил Меценат.
– А ты, Агриппа? Проявишь такое же благородство?
– Я изо всех сил стремлюсь подняться на его уровень и, как ты просишь, извиняюсь за слова о том, что он не заработает так много, как ему кажется, даже если станет торговать собой с почасовой оплатой.
Меценат захохотал, но внезапно побледнел и отвернулся, чтобы облегчить желудок. Одна из старух что-то пробормотала, но слов он не