Зенитчик: Зенитчик. Гвардии зенитчик. Возвращенец. Вадим Полищук
Орловскому шоссе. За два месяца Петрович успел неплохо изучить город, но сейчас основные улицы заполнены гражданскими и военными из многочисленных тыловых частей Брянского фронта. Едва мы выскакиваем на финишную прямую, и трактор набирает скорость, как из встречной полуторки выскакивает капитан и становится на пути.
– Куда прешь? В Карачеве уже немцы!
СТЗ опять ныряет в лабиринт брянских улиц, и минут через двадцать мы оказываемся на шоссе, ведущем к Фокино. По этому же шоссе движется колонна, состоящая из беженцев и отступающих тыловиков. Расталкивая людей, медленно пробираются «эмки», полуторки, ЗиСы, лязгает гусеницами наш трактор. Кроме нашей пушки, другой боевой техники не видно. Дальше на север это шоссе уже перехвачено немцами в районе Спас-Деменска и Кирова. Мы поворачиваем направо, в глубину Брянских лесов, надеясь добраться до Киевского шоссе по лесным дорогам.
Ночуем в какой-то убогой деревеньке. Народу в избу набилось сверх всякой меры, люди спят вповалку, некоторым не хватило места, чтобы лечь, и они спят сидя. Воздух в избе застоявшийся, тяжелый, зато сухо. Утром узнаю от пехотинцев, что город смогли удерживать до вечера. Батарея встретила колонну немецких танков и мотопехоты, обошедшую нашу оборону по лесной дороге со стороны Свени. Немцы ворвались в город и увязли в уличных боях. Советское командование планировало удержать город, но к вечеру со стороны Карачева подошла еще одна танковая колонна немцев, и наша оборона рухнула, был отдан приказ оставить город. Сержант пехотинец сказал, что видел зенитную часть, уходившую из города, но это точно не наша батарея, единственный батарейный трактор с нами.
Сверху вода, снизу грязь. Моросит дождь, мелкий, холодный и противный. Я забрался под брезент ПУАЗО и стучу зубами от холода, шинель отсырела и греет плохо. А отсырела она потому, что в самых гиблых местах приходится вылезать под дождь, рубить ветки и подкладывать их под гусеницы, СТЗ ревет мотором, гусеницы месят грязь и ни с места. Сцепление траков с этой жижей никакое, и трактор только месит ее. Если бы бросить пушку, то дело пошло быстрее, пять тонн орудия как якорем держат трактор в грязи, но мысли об этом я старательно прогоняю, и мы опять рубим ветки и толкаем их под гусеницы. Трактор выползает из очередного гиблого места, чтобы через пару сотен метров увязнуть в другом. Иногда нам помогают идущие по той же дороге пехотинцы, но это случается нечасто. Им еще тяжелее, чем нам. Мы еще можем отдохнуть, пока трактор везет нас, а у них грязь пудовыми комьями налипает на сапоги, люди с трудом передвигают ноги, скользят и падают в проклятую грязь. Наш марш по Белоруссии теперь воспринимается как легкий приятный вояж. Война превратилась в дорожную. Дерутся за шоссе, за мосты, за перекрестки, за железные дороги, а буквально в нескольких километрах по лесным дорогам идут тысячи людей. И не только люди, идут машины, трактора, даже танки.
В одном месте сели намертво, пришлось спилить дерево и, обмотав его буксировочным тросом, цеплять к гусеницам.
– Давай!
СТЗ плюется вонючим выхлопом и медленно выползает из огромной лужи, подминая под себя бревно. Когда оно выползает