Арабелла. Музыка любви. Ана Менска
событий не случилось бы. А если бы он настоял на ребенке, всё вообще могло бы пойти по иному сценарию.
Моразини чувствовал свою вину, и жить ему с этим грузом было очень непросто. Чувство вины парализует волю и не позволяет двигаться дальше. Оно обесценивает все поступки и достижения. Оно всегда с тобой, и никуда от него не деться. Оно беспрестанно терзает душу. Правильно говорят: чувство вины питает боль[47]. Из-за чувства вины мы принимаем решения, которые идут во вред нам самим. Как изгнать гнетущие мысли из потаенных уголков сознания? Как освободиться от этих оков? Как научиться жить полной жизнью? И вообще, возможно ли это?
Отец в свое время любил повторять: «Бог тумаков не отвешивает. Он наказывает нас иначе». Вот Господь и наказал его этими угрызениями совести за гордыню, за излишнюю самонадеянность, за эгоизм и бессердечие.
За всеми этими безрадостными мыслями Альфредо не заметил, как дорога свернула к морю. Он выглянул в окошко и спросил у кучера:
– Маттео, долго еще?
– Уже скоро, ваше сиятельство. Сейчас за двумя поворотами откроется вид на Позитано, а там и до Монтепертузо рукой подать. Я уж и так лошадей поторапливаю. Глядите, как погода испортилась. Либеччо[48] грозу нагоняет. Боюсь, до дождя нам не поспеть.
Альфредо еще раз выглянул в окошко. Погода портилась на глазах. Как будто кто-то свыше, прочувствовав его мысли, решил и в природе создать созвучные настроения. Ветер усилился до штормового. Его мощные порывы раскачивали карету из стороны в сторону. Шум молодой листвы, взбудораженной этим шквалом, заглушал звук бури, разыгравшейся на море.
Над клокочущей водной стихией то здесь, то там среди свинцово-серых грозовых туч блистали молнии, сопровождаемые отдаленными гулкими раскатами трескучего грома. Казалось, еще немного, и молнии разобьют небо на мелкие осколки. С минуты на минуту должен был разразиться потоп.
– Маттео, гони лошадей в Позитано. Там переждем грозу.
– Хорошо, ваше сиятельство, будет сделано.
Кучер звонко хлестнул кнутом лошадей и зычно гаркнул:
– А ну, давай, пошли быстрей, мои хорошие!
Лошади помчались изо всех сил. Дормез на каменистой дороге нещадно трясло. Альфредо, держась за раму окошка, время от времени высовывал голову, чтобы посмотреть на дорогу.
Вдруг на одном из поворотов Моразини заметил впереди на выпирающем каменистом утесе, на самом краю обрыва, хрупкую женскую фигурку в светло-голубом платье и серой накидке. Ему на мгновение показалось, что стоящая на краю скалистого выступа женщина хочет броситься вниз, – столь неординарно смотрелась она в это время в этом месте. Ни секунды не раздумывая, граф стукнул ладонью по дверце дормеза и крикнул кучеру:
– Маттео, тормози!
Кучер с трудом остановил разогнавшихся лошадей.
Альфредо, не дожидаясь грума, выпрыгнул из кареты и пробежал вперед, к зарослям орешника, позволяющим скрыть его присутствие. Он старался
Либе́ччо (итал.