В жерновах. Людмила Поликарповна Магеровская
И к казакам! – Ухмыльнулся и толкнул деда Юхима, самый заядлый коммунист Яков Федорович, председатель колхоза.
– Да про мине чиво хош гутарь, а Господь Бог энто другое дело, об нём и думать плохо, грешно, – поучительно наставлял безумных грешников дед Юхим.
Всех выгнали на церковный двор, дверь церкви охраняли два военных с вытямутыми из кабуры револьверами, а все остальные, как марадеры, тянули из церкви на костер иконы, святости, книги.
Костер тоже был оцеплен военными, а местные коммунисты носили и безжалостно кидали в костер, ухмылялись, цинично посматривая на кричащую, стонущую, охавшую, проклинавшую их толпу. Арина не выдержала и заголосила причитая:
– У такой празник, у такой празник Покровительницы Божей Матери чиво ж они делають, окаянные, господи, срази их стрелами и мечом своим, – она подняла лицо и руки вверх, – господи, милостливый, праведный спаси и защити от злых недругов.
– Гля, тетка Аринка за кормушкой свого сына плачить. Усё, лахва кончилася – заорал коммунист Никифор.
– Дурак ты, Никифор! Можа мого сына Ивана кости уже сыра земля приняла, а ты так гутаришь, господь с тобой – и Осип перекрестил Никифора. – Эх ты, человече.
– Дык он, Никифор, он до Фроськи косолапой от жинки своей бегаить у потемках, прелюбодействуить. Думаить, церкву закроить дак и бога не будить. Будить бог, будить, ишо как будеть. И от суда божьего ишо нихто не схоронился! – громко кричала Зинка, чтоб все слышали.
– А табе завидно, к табе ж надо с табуреткою, – поддел Никифор Зинку за её
большой рост, – каланча пожарная. Ха-ха-ха. Зинка подбежала и начала колотить его своими длинными худыми руками.
– Безбожник, богохул, черт рогатый.
Никифор размахнулся и так ударил, што Зинка, как щепка, отлетела и упала навзнич.
– Бабы, бабы! За нашу церкву ишо нас и бьють! – закричала маленькая заводная молодая бабенка.– А ну давай их отцель пужанём! Чертей рогатых, подымайся.
И все молодые и не очень молодые бабы накинулись на «работающих» антихристов.
Иван Пруцаков, увидев это сопротивление, недолго думая, вытащил револьвер и начал стрелять вверх.
– Расходитесь по хатам. А то, хто будя бунтовать, зараз на список возьму, и тады с вами погутарють иде надо.
Но в толпе не все хуторяне испугались выстрелов, а наоборот, стали оказывать сопротивление. Но были такие, что пошли подальше от греха.
– Осатанел, совсем осатанел и с своим револьвером. На, стреляй! – продвинулась сквозь взвизгивающую толпу бабка Фроська. – Мине терять нечиво, акромя господа бога, усё ужо забрали: у гражданскую – сыновей, у 26-ом – добро, а зараз с-за пазухи бога выкидають. Дак без бога люди волками чи ишо хуже волков сделаюца, и ты, Иван, ты и усе энти твои ироды у энтом виноваты. Проклянуть вас люди и господь бог покараить. Вот увидишь, сбудица покарание.
– Замолчи «святая», ты он гутарють, у девках распутствовала, а зараз святоша нашлася. Я тибе стрелять не буду,