Исчезновение. Дочь времени. Поющие пески. Джозефина Тэй
знаете газетчика по фамилии Хопкинс?
– Хопкинс из «Клэрион»? Встречал.
– Он тут отирался несколько часов сегодня утром, и знаете, что этот тип думает? Он считает, что вся эта история просто рекламный трюк, чтобы лучше распродать книгу, которую они собирались написать.
Сочетание такой типично хопкинсовской реакции и недоумевающего выражения на лице Билла оказалось слишком большим испытанием для Гранта: он прислонился к машине и расхохотался.
– Профессия журналиста очень портит человека, – еле выговорил он. – А Джемми Хопкинс и родился «с порчинкой», как сказал бы один мой друг.
– О-о, – протянул Билл, все еще не переставая удивляться. – А я бы сказал – он глупый. Просто глупый.
– Кстати, вы не знаете, где я мог бы найти Сержа Ратова?
– Боюсь, он еще в постели, но если встал, то вы найдете его облокотившимся на прилавок почты. Почта находится в лавке. На этой же улице, на полпути к центру. Серж живет в пристройке рядом с лавкой.
Но Серж еще не успел занять свою обычную позицию у почтового прилавка. После беседы с репортером он шел по улице, зажав под мышкой газету. Грант никогда до этого не видел Сержа Ратова, но был достаточно хорошо знаком с отличительными чертами человека его профессии, чтобы в деревенском прохожем распознать балетного танцовщика. Одежда, болтающаяся на тощем теле, общее впечатление недокормленности, вид совершенно расслабленный, как будто ощущаешь, что мышцы вялы, как растянувшаяся резинка. Грант никогда не переставал поражаться тому, как блестящие кавалеры, без всякого усилия, лишь слегка сжав зубы, вскидывающие на руках балерин, выйдя из театра, становятся похожими на жалких мальчишек-разносчиков, с трудом толкающих свои тележки.
Поравнявшись с Сержем, Грант остановил машину и обратился к танцовщику:
– Мистер Ратов?
– Это я.
– Я инспектор уголовного розыска Грант. Могу я поговорить с вами?
– Все говорят со мной, – ответил Серж благодушно. – Почему бы и вам этого не сделать?
– О Лесли Сирле.
– Ах да. Он утонул. Восхитительно.
Грант пробормотал пару каких-то фраз о добродетели благоразумия.
– Ах, благо-разу-ми-е! – растянул Серж это слово на шесть длинных слогов. – Буржуазная черта.
– Я понял так, что между вами и Сирлом произошла ссора.
– Ничего подобного.
– Но…
– Я выплеснул кружку пива ему в физиономию – вот и все.
– И вы не считаете это ссорой?
– Конечно нет. Ссориться – значит находиться на одном уровне, на равных, как вы говорите – в одном и том же ранге. С canaille[21] не ссорятся. Мой дедушка в России приказал бы отстегать его кнутом. Но здесь Англия и декаданс, поэтому я плеснул в него пивом. По крайней мере, это жест.
Когда Грант потом пересказывал этот разговор Марте, она заметила:
– Не знаю, что бы делал Серж без этого дедушки в России. Отец Сержа уехал из России, когда сыну было три года, Серж ни слова не знает по-русски, и вообще, он наполовину неаполитанец.
Негодяем, канальей