Триумфальная арка. Эрих Мария Ремарк
здесь… – Она задернула портьеры. – Не знаю, что со мной творится. Наверно, старею.
– Так кажется всегда, когда ты еще молод.
– Почему мне так не по себе? Ведь две недели назад я развелась. Надо бы радоваться. А я такая усталая. Все повторяется, Равик. Почему?
– Ничто не повторяется. Повторяемся мы, вот и все.
Она улыбнулась и присела на диван около искусственного камина.
– Хорошо, что я снова здесь, – сказала она. – Вена стала безрадостной казармой. Немцы растоптали город. Австрийцы им помогли. И австрийцы тоже, Равик. Австрийский нацист – мне это казалось противоестественным. Но я сама видела их.
– Ничего удивительного. Власть – самая заразная болезнь на свете.
– Да, и сильнее всего уродующая людей. Потому-то я и развелась. Очаровательный бездельник, за которого я вышла замуж два года назад, вдруг превратился в рычащего штурмфюрера. Он заставлял старого профессора Бернштейна мыть улицы, а сам смотрел и хохотал. Того самого Бернштейна, который год назад излечил его от воспаления почек. И все потому, что гонорар был якобы слишком велик. – Кэт скривила губы. – Гонорар, уплаченный мною, а не им.
– Вот и радуйтесь, что избавились от него.
– Он требовал двести пятьдесят тысяч шиллингов за развод.
– Дешево, – сказал Равик. – Все, что можно уладить с помощью денег, обходится дешево.
– Он ничего не получил. – Кэт подняла голову. У нее было узкое, безукоризненно очерченное лицо. – Я высказала ему все, что думаю, о нем, о его партии, о его фюрере и предупредила, что теперь буду говорить это открыто. Он пригрозил мне гестапо и концентрационным лагерем. Я высмеяла его. Сказала, что, пока я американка и нахожусь под защитой посольства, со мной ничего не случится, а вот ему не поздоровится, ведь он на мне женат. – Она рассмеялась. – Об этом он не подумал. А тут испугался и перестал чинить мне препятствия.
Посольство, защита, протекция, подумал Равик. Словно речь шла о какой-то другой планете.
– Меня удивляет, что Бернштейну до сих пор разрешают практиковать, – сказал он.
– Больше не разрешают. Он принял меня тайком, после первого кровотечения. Счастье, что мне нельзя рожать. Ребенок от нациста… – Ее всю передернуло.
Равик встал.
– Мне нужно идти. После обеда Вебер еще раз посмотрит вас. Только для проформы.
– Знаю. И все же… на этот раз мне страшно.
– Но послушайте, Кэт… Ведь не в первый раз… К тому же это менее опасно, чем операция аппендицита, которую я сделал вам два года назад. – Равик бережно обнял ее за плечи. – Вы были первым человеком, которого я оперировал в Париже. Это как первая любовь. Я буду очень осторожен. К тому же вы мой талисман. Вы принесли мне счастье. Вы и впредь должны мне его приносить.
– Да, – сказала она и с благодарностью посмотрела на него.
– Хорошо. Прощайте, Кэт. В восемь вечера зайду за вами.
– Прощайте, Равик. Сейчас я пойду к Мэнбоше и куплю себе вечернее платье. Надо избавиться от этой усталости. И от ощущения, будто я попала в паутину. Ох, уж эта мне Вена, – сказала она с горькой усмешкой. – Город грез…
Равик