Запах скошенной травы. Жан-Лоран Солитью
смоченной в глубокой металлической раковине, стоящей в дальнем углу подвала. Он налил барсуку водки из новой открытой бутылки «Белуги» и подождал, когда Мудзин осушит свою чашу, бывшую в его лапах довольно объёмным кувшином.
– Ты что такой разбитый? Люций обидел тебя чем-то, что ли? – сдержанно и учтиво спросил барсука Леон, подсаживаясь к нему на холодный бетонный пол.
– Кто? Этот соплежуй? Ещё бы он меня обидел! Кишка тонка… – отвлечённо ответил Мудзин, в голосе которого Леон уловил печальные ноты тоски.
– Но что-то тебя всё же волнует, дружок. Что случилось?
– Да ничего, Леон, не переживай. Просто старый барсук расковырял старые раны. Щас я опохмелюсь, и всё встанет на круги своя.
– Проблемы не стоит запивать. Хроническая усталость и депрессия с помощью алкоголя, конечно, развивается медленнее, но есть и обратная сторона: алкоголизм развивается значительно быстрее.
– Ты меня в алкоголики-то не записывай. Это просто для… Тонуса.
– Ага. Цирроз твоей маленькой печени тоже в тонусе тебя должен поддерживать?
– Да что ты прикопался ко мне?! – рявкнул на него Мудзин. – Иди к своей семье! Не мучай старого барсука…
– Ты сам себя мучаешь и вряд ли хочешь, чтобы я уходил.
– И что с того? Тебе вообще какое дело, чем я занимаюсь? – злобно и тоскливо ворчал Мудзин, перекатывая грани рюмки.
– Такое, что ты мой гость и… Друг, Мудзин. Поэтому я хочу знать, что тебя тревожит.
– У тебя есть дом, семья, друг вот приехал… А у меня ничего нет! Только скверный нрав и одиночество.
– Так не могло быть всегда. У тебя есть семья?
– Да есть, конечно…
– И?
– И меня изгнали, мать твою, вот что! -громко прорычал Мудзин, стукнув рюмкой по столу.
– За что?
– Чрезмерное пьянство, сквернословие, – загибал пальцы на лапке Мудзин. – дурной нрав, аморальное поведение, не свойственное бакэдануки, уход от традиционной ответственности и невыполнение обязательств. Да, да! Смейся! Это было очевидно – знаю!
– Мне не смешно, – пожал плечами Леон, действительно не сдерживая отсутствующий смех. – Тебе за две сотни лет, Мудзин. И давно ты так скитаешься?
– Не знаю, я не считал, – обрывисто бросил он, а потом замолчал. – Ну, лет сорок, может быть.
– Это немалый срок. Ты не думал, что тебя могли простить? Лет тридцать девять назад?
– Думал, но я не собираюсь приходить к ним с повинной, словно я какой-то больной дегенерат – тёмное пятно на родословной дома! Я просто хотел жить свободно, понимаешь? Я хотел посмотреть на мир, делать то, что я хочу, и говорить то, что я хочу. Я не желал превращаться в долбаный чайник, который какие-нибудь идиоты поставят на огонь, и не хотел ходить да помогать всяким отщепенцам; продолжать кровный род с другими барсучихами и вести войну с лисами. Ты меня понимаешь, Леон? – от злости на глазу