Страницы истории сельскохозяйственной науки ХХ века. Воспоминания учёного. Николай Васильевич Орловский
с которой со все усиливающейся энергией боролась вся прогрессивная земская агрономия. Поля эти ежегодно переделялись по «душам» с криками и руготней на сельских сходах. Каких-либо культурных мероприятий при такой системе «мирского» использования матушки-земли проводить было нельзя. Естественно, что огромные потенциальные запасы элементов питания, свойственные типичным черноземам (гумусовый слой до аршина) использовались хищнически. Запасы влаги определялись выпадающими осадками, часто в засушливом Заволжье весьма скудными. Урожаи зерновых культур в 40–50 пудов с казенной десятины (6–7 ц/га) были той средней нормой, которая определялась земской статистикой, поднимаясь в сравнительно редкие влажные урожайные годы до 70 пудов (10 ц/га). Следует отметить, что и богатые сенокосы на поемных лугах Сока переделялись по душам ежегодно, а об их улучшении даже никаких разговоров в те далекие годы не велось.
Первые впечатления от бытия
Первое мое сознательное восприятие бытия – пожар ветряной мельницы Косова, крепкого мужика с мордовского конца. Ветрянка стояла на самом «юру», на верхней части длинного покатого склона Каменского лога. Я, четырехлетний мальчишка, в ночной длинной рубашке, взят был отцом из теплой кровати и поставлен босиком на холодный подоконник. Кругом темная гуща летней ночи, освещаемая трепетным заревом пылающей ветрянки. От вертящихся крыльев летят высоко в небо головешки. Это феерическое зрелище заканчивается обвалом; туча блестящих искр взмывает в небо, факел постепенно угасает. Тревожный набат пожарного колокола замирает.
Отец говорит: «Вот, старый черт, спалил все же свою ветрянку!» Расшифровка смысла этого восклицания отца пришла, конечно, в более поздние годы. Дед Косов выгодно застраховал от огня свою старую ветрянку и, имитируя пожар от несчастного случая, получил за нее немалую компенсацию. Понимать в 4 года сложную экономическую подоплеку виденного эффекта зрелища я, конечно, не мог.
Прошло 1–2 года. Я повзрослел, восприятие мира расширилось. Наступил 1905 г… В темные тихие августовские ночи вспыхивали факелами скирды и амбары на гумнах кулаков. Так расправлялась беднота с мироедами. Я помню 3–4 пожара подряд с 2–3-дневными промежутками. Систематичность поджогов создала в селе жуткую обстановку тревоги, темных слухов, ожидания набатного звона и «красного петуха».
Пожары становились тяжелым народным бедствием в летние ветреные дни, когда весь крестьянский люд отправлялся в поле на сенокос или жнитво. В селе оставалась шаловливая детвора под наблюдением старух. Достаточно было от неосторожности или детской шалости загореться одному дому, как с горящей соломенной крыши пламя усиливающимся ветром перебрасывалось на соседние крыши, и, если ветер дул вдоль порядка, то огнем захватывались сразу 1–2 десятка дворов. С такой огненной стихией бороться было уже не под силу.
С полей гнали верхами на взмыленных лошадях мужики. Обезумевшие старухи с иконой в руках и молитвенным