Тени в раю. Эрих Мария Ремарк
и крайне сдержанный. Он предложил мне виски с содовой и принялся осторожно расспрашивать. Немного погодя вынес из соседней комнаты две работы и поставил на мольберт.
– Какая вещь вам больше нравится?
Я указал на правую.
– Почему? – спросил Сильверс.
– Разве это обязательно объяснять?
– Меня это интересует. Вы знаете, чьи это вещи?
– Это два рисунка Дега. Но это же вам всякий скажет.
– Не всякий, – возразил Сильверс со странной, какой-то застенчивой усмешкой. – Некоторые из моих клиентов не скажут.
– Зачем же они тогда покупают?
– Чтобы у них дома висел Дега, – меланхолично проронил Сильверс.
Я вспомнил давешнюю лекцию Леви-старшего. Похоже, он говорил правду. Я-то привык верить его рассказам лишь отчасти, ведь он склонен преувеличивать, особенно когда пускался в рассуждения о посторонних, не слишком известных ему вопросах.
– Картины – это те же эмигранты вроде вас, – сказал Сильверс. – Судьба забрасывает их в самые неожиданные места. А хорошо ли им там живется, это уже другой вопрос.
Теперь он вынес из той же комнаты две акварели.
– Что вы скажете об этом?
– Это акварели Сезанна.
Сильверс был поражен.
– И тоже можете сказать, какая лучше?
– У Сезанна все акварели хороши, – сказал я. – Подороже, думаю, будет левая.
– Почему? Потому что больше?
– Не поэтому. Эта поздняя вещь, и уже почти в кубистической манере. Прекрасный прованский пейзаж с горой Сан-Виктуар. В брюссельском музее есть похожая.
Сильверс переменился в лице. Он встал.
– Где вы работали раньше? – резко спросил он.
Мне вспомнился допрос, который учинила мне Наташа Петрова.
– Нигде я не работал, – спокойно ответил я. – Ни на кого из конкурентов, и я не шпион. Просто какое-то время провел в Брюсселе в тамошнем музее.
– Когда?
– Когда Брюссель был под немцами. Меня в этом музее прятали. Потом удалось бежать, нелегально перейти границу. Вот и весь секрет моих скромных познаний.
Сильверс снова сел.
– В нашем деле всего приходится опасаться, – пробормотал он.
– Это отчего же? – поинтересовался я, радуясь возможности хотя бы на время избежать дальнейших расспросов.
Сильверс на секунду замялся.
– Понимаете, картины – они как живые существа. Как женщины. Не следует показывать их всем и каждому, если вам дорого их очарование. И их ценность.
– Но они же для того и создаются, чтобы их показывать, разве нет?
– Может быть, хотя не убежден. Продавцу, во всяком случае, выгоднее, чтобы его картины не были широко известны.
– Странно. Я-то думал, это повышает цену.
– Отнюдь не всегда. Если картину слишком часто показывали, она примелькалась, или, на жаргоне рынка говоря, «спалилась». В отличие от картин-«девственниц», которые укромно таились в частной